— Вот здесь, — сказал он, указывая на ту сторону кровати, которая примыкала к стенке. — Если увидишь там еще что-то, пусть так и лежит. А если до чего-то дотронешься, у меня есть запасы бактерицидного мыла. Я накупил...

Это была одна из самых отвратительных вещей, которые я слышал в своей жизни. Когда потянулся за пультом, я был по-настоящему испуган. Интересно, что там может быть? Дохлый щенок? Мертвая жена? Множество недоеденных кусков рыбы, которые он сбрасывал с тарелки под кровать в течение двадцати лет?

Именно тогда я и решил возвратиться домой. Было четыре часа утра, а мне, может быть, предстоит сейчас дотронуться до разлагающихся останков собаки за двадцать фунтов в день, вкалывая не только целый день, а еще, оказывается, и полночи. А двадцати фунтов только и хватает что на кров и завтрак в этой ужасной вонючей гостинице. Может ли дохлая собака пахнуть рыбой, если она гнила достаточно долго? Я нанялся работать день и ночь за доход в ноль фунтов ноль пенсов.

И вот какой вопрос задал я себе, заглядывая под кровать старика: может ли ребенок идти в сравнение с этим? И ответ был очевиден: конечно, нет.

Как оказалось, там было не так уж много вещей, помимо пульта. Я нащупал носок и на секунду испугался, но носок этот был явно из хлопка и шерсти, а не из меха и мяса, так что все оказалось не так страшно. Я вылез с пультом и подал его мистеру Брэди. Он даже не сказал «спасибо», а я поспешно вернулся в постель. Но спать я не мог. Мне ужас как захотелось домой. И я ощущал себя полным дураком на самом деле. Мистер Брэди прав. Маме так и надо было назвать меня: Тупица. Вот о чем я думал в тот момент:

У меня была беременная подруга, или бывшая подруга, я от нее сбежал.

Я не сказал маме, куда еду, и она места себе теперь не находит, потому что я не вернулся ночевать.

Я действительно поверил, что собираюсь жить в Гастингсе в качестве живой лебедки для хамоватых стариков, которым нужно подниматься и спускаться по лестницам. Я уверил себя, что могу прожить жизнь, занимаясь этим, да еще внушал себе, что эта жизнь может доставлять удовольствие, вместо того чтобы иметь друзей, семью, деньги.

Это было тупо, тупо, тупо. Конечно, я чувствовал себя скверно. Однако не чувство вины мешало мне спать: это был стыд. Можете представить себе такое? Стыд не давал уснуть! Я горел от стыда. Лицо мое буквально так налилось кровью, что я не мог закрыть глаза. Ну, может, и не буквально, но ощущал себя именно так.

В шесть утра я встал, оделся и пошел на железнодорожную станцию. За номер я не заплатил, но и мистер Брэди со мной не рассчитался. Ну пусть сам и вносит плату. А я вернусь домой, женюсь на Алисии, буду воспитывать Руфа и никогда больше не попытаюсь сбежать.

Недостаточно, правда, просто решить не быть кретином. С другой стороны, почему бы не решить стать по-настоящему умным — умным настолько, чтобы изобрести что-нибудь вроде iPod'a и заработать кучу денег? И почему нельзя стать Дэвидом Бэкхемом? Или Тони Хоуком? Если вы в самом деле балбес, вы можете принять столько мудрых решений, сколько вам взбредет в голову, и тем не менее все равно не поможет. Вы останетесь с теми мозгами, с которыми родились, а у меня они были величиной с абрикос.

Итак.

Во-первых, я был рад, что окажусь дома к девяти утра, а мама уходит на работу в половину девятого, так что успею выпить чашку чая, что-нибудь заглотнуть на завтрак, посмотреть телик и извиниться перед мамой, когда она вернется с работы. Глупо? Глупо. Вышло так, что мама вообще не ходила на работу в то утро, когда я исчез, ничего ей не сказав. Вышло так, что она беспокоилась обо мне со вчерашнего дня и даже спать не ложилась. Кто мог такое предвидеть? Может быть, вы. Или любой другой человек старше двух лет. Но не я.

Однако все обернулось даже хуже. Когда я повернул к нашему дому, то увидел, что около него стоит полицейская машина. Ну, я шел и думал, с кем стряслась беда, надеясь, что не с мамой и что ночью в дом не ворвались грабители и не унесли DVD-плеер. Тупо? Тупо. А получилось вот как: когда к трем часам дня Алисия не смогла до меня дозвониться, и мама не смогла до меня дозвониться, и никто не смог дозвониться на мобильник, потому что он на дне морском, они позвонили в полицию. И что в этом странного?

Даже когда я открывал дверь ключом, то ожидал увидеть квартиру без DVD-плеера. Но плеер был первым, что я различил, войдя в дверь. Потом я заметил маму, вытирающую глаза одноразовым платочком, и двух полицейских. Один из полицейских оказался женщиной. И едва я увидел маму, вытирающую глаза, я подумал: «Ох, нет, только не это! Что же такое случилось с мамой?»

Она взглянула на меня, потом огляделась в поисках чего-то, чем можно в меня запустить, и нашла пульт от телевизора. Она не метнула его в меня, но если бы швырнула, я мог бы развернуться и поехать обратно в Гастингс и провел бы целый день, курсируя между Гастингсом и Лондоном, а все из-за пульта от телевизора. Забавно. По крайней мере, забавнее всего остального, что происходило со мной.

— Идиот! Глупый мальчишка! — закричала она. — Где ты был?

Я изобразил на лице что-то вроде раскаяния и пробормотал:

— В Гастингсе.

— Гастингс? Гастингс?! — Она почти кричала.

Дама полицейский, сидевшая на полу рядом с маминым стулом, успокаивающе погладила ее по ноге.

— Ага.

— Зачем?

— Ну... помнишь, мы там играли в мини-гольф с Паррами?

— Я НЕ СПРАШИВАЮ, ЗАЧЕМ ТЫ ПОЕХАЛ В ГАСТИНГС! Я СПРАШИВАЮ, ЗАЧЕМ ТЫ ВООБЩЕ КУДА-ТО ДЕЛСЯ?

— Ты говорила с Алисией?

— Да, конечно. Я говорила с Алисией. Я говорила с Кролем, с твоим отцом, я говорила со всеми, кто только мог мне прийти в голову.

На какое-то мгновение я был обескуражен идеей, что мама говорила с Кролем. Я сам не знал, как удержать его в узде, а ей-то как удалось? Интересно, не попытался ли он за ней приударить?

— Что тебе сказала Алисия?

— Сказала, что не знает, где ты.

— И больше ничего?

— Я не вдавалась в ваши с ней отношения, если ты это имеешь в виду. Но у нее очень расстроенный вид. Что ты ей сделал?

Я не хотел ей верить. Единственная хорошая новость, которая могла бы меня порадовать за эти двадцать четыре часа, заключалась в признании Алисии в своей беременности, что исключало бы мою исповедь перед мамой. А оказывается, что и этого не произошло.

— Ох...

— Где твой мобильник?

— Потерял.

— Где ты останавливался?

— Так... в одной... гостинице. Недорогой.

— Чем ты расплатился?

Дама полицейский встала. Поскольку вопрос касался уже не того, жив я или мертв, а того, как я оплатил гостиницу, она, вероятно, решила, что в ней больше нужды нет. По-моему, это непрофессионально. Я, например, мог бы подождать, пока она выйдет за дверь, чтобы рассказать маме, что торговал наркотиками или грохнул какого-нибудь пенсионера. Таким образом она упустила случай арестовать меня. Может, она не беспокоилась, оттого что все это произошло в Гастингсе, а не на ее участке?