Наконец, было еще убийство Светланы Овручевой…

Елена не удивилась звонку, ему даже показалось, что она обрадовалась, и он подумал, что она одинока, эта девочка…

В двенадцать дня Федор Алексеев нажал на кнопку звонка квартиры Гетманчуков. Елена, не спрашивая, открыла ему, посторонилась, давая пройти. Федор некоторое время раздумывал, не купить ли цветы, но потом решил, что его могут неправильно понять, и явился с пустыми руками, испытывая тем не менее неловкость и дискомфорт.

Елена показалось ему другой – не угнетенной и растерянной, как в первый раз, а спокойной и уверенной в себе… Не девочкой, а взрослой молодой женщиной.

– Хотите кофе? Или чаю? Может, вина? – Она с улыбкой посмотрела на Федора, и он невольно улыбнулся в ответ.

– Вина!

– Есть «Шардоне», «Рислинг», какое-то австрийское красное. – Она взглянула вопросительно.

– Белое, любое.

– У меня есть мясо и сыр, хотите? Вы обедали?

– Не хотелось бы вас затруднять.

– Ну что вы! Я еще не завтракала, не хотелось одной.

– А мама?

– Мама дома.

– Я думал, она побудет с вами.

– Она побыла. Теперь все нормально.

– У вас славная мама, – заметил он, хотя так не думал.

– Да, мама хорошая… Но немного беспокойная. Она думает, что я еще маленькая, ребенок. Я вас оставлю на минутку.

– Помочь?

– Ну, если хотите, пожалуйста. Уберите со стола скатерть и вазу.

– Может, мы на кухне? – спросил Федор, рассматривая большую хрустальную вазу с ветками рябины. И с грустью отметил, что ягоды уже красные, а это значит, что на пороге осень…

– Нет, – ответила Елена коротко. – Мы будем обедать здесь.

И снова Федор подивился произошедшей с ней перемене: не было больше не уверенной в себе незрелой девочки, перед ним стояла самоуверенная красивая женщина. И в том, как она сказала «Мы будем обедать здесь!» – чувствовалась хозяйка… И еще что-то… Еще что-то… Он вспомнил, как говорил Савелию и капитану, что Елена в собственном доме – как в гостях. Сейчас он уже не сказал бы так.

Федор осторожно перенес вазу на журнальный столик, старательно сложил парчовую скатерть и определил на спинку дивана.

Елена принесла с кухни пестрые плетеные маты под тарелки. Открыла дверцу буфета, обернулась к Федору: «Помогите, пожалуйста!» Достала большие квадратные тарелки в серо-розовые цветы, протянула ему…

…Они сидели друг против друга за массивным обеденным столом. Она – спиной к окну, отчего вокруг ее головы сиял яркий световой ободок. Она была все та же, в белых брючках и голубой, расшитой блестящими камешками, тунике, с длинными белыми волосами и нежной кожей без следов косметики, и вместе с тем это была другая женщина – с уверенным взглядом, который она не отводила, смотря ему прямо в глаза, с уверенными движениями… Даже то, что она достала парадную посуду, сказало ему, что она у себя дома.

– Вина?

– Да, пожалуйста! – Она подставила свой фужер. – Благодарю.

Обстановка была нарочитой, она напомнила Федору сцену из какого-то фильма из жизни буржуазии: медленно роняемые… цедимые! слова, неторопливая беседа ни о чем, мягкое сияние серебра, драгоценный хрусталь и фарфор, блики солнца в бокалах, красиво одетые люди… И так далее. И он вдруг понял, что Елена осталась все той же незрелой девочкой, просто теперь она играет роль взрослой женщины, хозяйки дома, принимающей гостя… Первого в ее самостоятельной взрослой жизни. В этот новый образ не вписывалась беспокойная мама, и Елена отправила ее домой. По идее, подружку должна была постичь та же участь. В свое время ей нужно было сочувствие, теперь она ни в чьем сочувствии не нуждалась. Она вышла из-под сени матери и мужа… Бабочка выползла из кокона, замерла, расправляя крылышки и готовясь взлететь – вот только куда?

Елена опьянела, раскраснелась. И вдруг спросила:

– Вы пришли поговорить про Славу? Вы уже нашли, кто его?..

– Елена, я не следователь, я работаю в вузе – вашем, кстати, преподаю философию. Известный вам капитан Астахов – мой друг и бывший коллега. Когда-то я действительно с ним работал…

– Так вы не из полиции? – удивилась она. – У нас в университете? Я вас раньше не видела.

– Я работаю на кафедре философии. Мы в другом здании.

Она кивнула.

– И вы пришли… Просто пришли?

– Я пришел узнать, как вы справляетесь… В прошлый раз мне показалось, что вам нужна помощь. Знаете, Елена, я привык разговаривать с людьми и умею слушать. Философия располагает к размышлениям, я думаю, что при случае могу дать дельный совет.

– Спасибо. Я еще удивилась, что вы из полиции, вы на них не похожи…

– Всякие есть. Капитан Астахов, которого вы уже знаете, мой друг, мы работали вместе до того, как я переменил род деятельности. Честный и порядочный человек.

– Вы извините, что я так сказала. А почему философия?

– Люблю думать, наверное. Теперь вы скажете, что я не похож на философа, да?

Елена рассмеялась, запрокинув голову, и Федор невольно ею залюбовался…

– Не похожи! У нас читал философию Павел Потапович, старый, толстый, он еще все время терял вставную челюсть… То есть не совсем терял, успевал закрыть рот.

– По кличке Топтыгин?

Елена всплеснула руками:

– Вы его знаете?

– Знаю. Коллега все-таки. Лет через двадцать и я буду таким топтыгиным…

– Вы?! – Она снова расхохоталась. – Никогда! Он совсем сбрендил – женился на студентке, старый… – Она осеклась и покраснела – вспыхнуло лицо, шея, даже уши.

– Еще вина? – спросил Федор.

– Вы думаете, что я бездушная? Что все это – главное в моей жизни? – вдруг сказала Елена. – И квартира, и обстановка, и деньги? Что я строю из себя… Нет! Слава был хорошим человеком, он много значил для меня, многое мне дал. Он научил меня… самооценке, понимаете? Доказал, что я личность! Он повторял: ты солидная замужняя женщина, ты богатая, ты должна быть уверена в себе, выше голову… Мы всегда жили бедно, мама – приемщица в телеателье, я училась, брала учеников, а Слава – как принц из сказки, понимаете? Все стало другим. Квартира, машина, он мне дарил украшения… А я не умела их носить, у меня была только цепочка с моим знаком – Водолеем, мама подарила на день рождения, и я была так счастлива, не снимала ее ни днем ни ночью. А Слава купил мне серьги с бриллиантами, колье, норковую шубу, заставлял покупать одежду, возил в магазины, помогал выбирать, примерять… Сердился на мои вечные джинсы и футболки. Он был с размахом, ничего не боялся… Смеялся надо мной, моими страхами…

– Чего же вы боитесь, Елена? – спросил Федор.

– Я? – Она сбилась с мысли. – Ну… вообще! Понимаете, во всем должна быть мера, заслуга, а я… Мне казалось, я не заслужила, это не мое, что завтра что-нибудь случится… Особенно когда он привел эту… свою одноклассницу.