— Почему никто? — спрашиваю я, хотя уже знаю — почему.

— Ну, потому что я так ужасно выгляжу. Но я очень хочу брата. Большого. Ты самый большой здесь. Самый старший. Другие лопнут от зависти. Ты станешь мне братом, если я тебе скажу, у кого браслет?

Если я отвечу «нет», маленький калека, чего доброго, предупредит девчонку. Тогда она избавится от браслета еще до обыска. К тому же весьма неблагоприятно для меня, если я, едва объявившись, притащу на голову профессора Флориана в его заведение полицию. Вернуть браслет по-тихому было бы куда лучше. А вдруг мальчишка врет?

— А можешь ли ты доказать, что браслет у нее?

— За пять минут.

— Что?

— Я сказал, за пять минут. Если ты согласен стать моим братом. Ну как?

Что такое пять минут? Надо дать ему шанс.

— А сколько тебе лет, Ханзи? — спрашиваю я.

— Одиннадцать, — ухмыляется он.

— Да, — говорю я. — Я согласен быть твоим братом.

Он обегает машину и забирается на сиденье рядом со мной.

— Езжай вверх и налево к старому зданию. Там живут большие девочки.

Этот лес пересечен дорогами, как лабиринт. У меня такое чувство, будто я въезжаю в туннель, образованный древними деревьями. И вновь слышу голоса лесных тварей. Ну и вечер! Наверное, шеф уже злится, что я заставляю так долго себя ждать. Маленький Ханзи неотрывно смотрит на меня. Это меня страшно нервирует. Вам, может быть, знаком этакий влажный взгляд детских глаз? Полный доверия и любви. Боже праведный, во что я здесь ввязался!

— Я знаю об этой девчонке почти все, — говорит маленький калека. — Я даже знаю, какая она голая. В большинстве девчонки закрывают занавески, когда раздеваются, но некоторые оставляют открытыми. И я подсматриваю за ними.

— Ты подкрадываешься к дому?

— Да. Приходится делать это очень осторожно и даже снимать обувь, чтобы воспитательница не засекла. Так что и тебе придется снять ботинки. Один раз я видел, как… — Он недоговаривает и смеется. — Это долго рассказывать. Расскажу как-нибудь потом. Остановись здесь. А то еще услышат.

Я съезжаю с дороги и ставлю машину между деревьями, выключаю мотор и гашу фары. Только холодный свет нарождающейся луны освещает местность.

— Это свинство — подглядывать за девочками, когда они раздеваются, и вообще, — говорю я, — хорошие мальчики так не делают. (Это же надо — я в роли воспитателя!) Он отвечает совершенно серьезно:

— Я нехороший мальчик. И не такой дурак, чтобы быть хорошим. Я плохой и злой. Тебе уже об этом говорили. Иди за мной.

Что я и делаю.

Он шепчет:

— Когда меня шеф отослал к себе, я первым делом сбегал сюда наверх. Тогда она стояла в своей комнате и любовалась браслетом.

— Она живет одна в комнате?

— Да. Никто из девочек не хочет жить с ней вместе. Все ее ненавидят.

— За что?

— Она у всех отбивает ребят. Мы здесь ее зовем Шикарная Шлюха. За то, что она вечно расфуфырена, словно кинозвезда. Вся в фальшивых драгоценностях, и вообще. Она помешана на бусах из поддельного жемчуга, амулетах, браслетах с побрякушками. Все знают, что она постоянно ворует. И все, что сопрет, куда-то упрятывает, так что у нее ни разу не удалось ничего найти! Может, и теперь браслет еще на ней. Вдруг нам повезет. Но сейчас пора прекратить разговоры. И давай снимем ботинки. Поставь свои рядом с моими, — говорит Ханзи. — У этого дерева я всегда разуваюсь.

В носках мы идем через лес к вилле с освещенными окнами. Площадка перед домом пуста. Родители уже уехали.

Я наступаю на сухой сучок, и он с треском ломается. Ханзи резко оборачивается.

— Нельзя поосторожней?

— Извини.

— Извини-извини! Если бы я был таким неуклюжим, то никогда не увидел бы голой груди.

Он говорит не «грудь», а другое слово. Ничего себе будет этот одиннадцатилетний фрукт, когда вырастет! Но разве мы все намного лучше?

Внезапно я ощущаю волнение.

Если то, что он сказал, правда… Если это правда…

Вот мы и у старого здания. Это старинный дом с затейливой архитектурой: эркерами, башенками и балкончиками, и я представляю себе, как легко подтянуться и взобраться на один из таких балконов и сколько парней такое уже проделывали. Из дома доносятся девичьи голоса, смех, шум воды и звуки не менее чем десяти проигрывателей. Сплошной винегрет звуков. Как здорово, что они так шумят!

Взяв меня за руки, Ханзи тянет меня за собой вдоль низкой оградки к тыльной стороне здания. Занавешенное окно. Еще одно занавешенное. И вот окно без занавески. Маленький калека подтягивается, хватаясь за выступ стены. Я с высоты своего роста и так вижу освещенную комнату за окном. Кровать. Стол. Стул. Шкаф. Умывальник в углу. На стенах фото кинозвезд, вырезанные из журналов. Брижит Бардо. Тони Куртис. Берт Ланкастер. О. В. Фишер. Элизабет Тейлор. Все стены увешаны этими назойливо пестрыми, как конфетные фантики, картинками. На столе проигрыватель. Мне слышно, что он играет — Love is a many-splendored thing…[46]Это из спектакля «Все великолепие земли». У меня тоже есть эта пластинка.

Под печальную мелодию по комнате медленно кружится девушка. На ней голубая юбка с нижней юбкой, белая блузка и туфли без каблука. Ей лет семнадцать-восемнадцать. У нее довольно длинные с высоким начесом волосы цвета львиной шерсти, зачесанные с открытого лба назад. На затылке грива волос сколота черной зажимкой, из-под которой волосы падают на плечи и спину. Девушка развела руки в стороны, и, глянь, в самом деле: на правом запястье у нее браслет! Бриллианты и изумруды сверкают в электрическом свете. Девушка смотрит на браслет, будто на возлюбленного. Она не открывает от него глаз. Вдруг она резко разворачивается, и мне в этот момент кажется, что она нас заметила. Я быстро пригибаюсь.

— Не бойся! — шепчет Ханзи. — Это ей постучали в дверь.

И правда.

Шикарная Шлюха кричит:

— Минуточку, я как раз одеваюсь!

Молниеносно она бросается к кровати, отодвигает ее от стены, садится на корточки и медленно-осторожно вытаскивает из стены кирпич. В маленьком углублении стены я вижу блестящие предметы. Девушка снимает браслет Верены, вкладывает его в углубление и осторожно ставит кирпич на свое место. Затем она подвигает на место кровать, встает и идет к двери.

— Теперь мы все знаем, — шепчет Ханзи.

Мы крадучись удаляемся от дома в сторону леса. Ханзи выводит нас точно к тому дереву, где мы оставили свою обувь. Когда мы обуваемся, маленький калека говорит:

— Тебе придется обождать до завтра.

— Ты что, рехнулся? Я прямо сейчас иду назад!