Хорошо, что не на голову — подумала Евдокия. Вот она — справедливость.

Сон под включенный телевизор не прошел для Дуси даром. За завтраком Евдокия ошарашила меня вопросом:

— Слушай, а что такое бесконечность?

Я медленно жую булочку, чтобы успеть придумать нечто краткое, доступное и не причиняющее ущерб моему имиджу.

— Дусь, слово «бесконечность» самим своим звучанием отвечает на твой вопрос — без! конца! То есть, это то, что не имеет конца, не заканчивается.

Дуся задумчиво вылизала пустую миску. Заглянула в кошачью — там тоже все закончилось. Бесконечности поблизости не было видно.

— Так не бывает — сказала Дуся — у всего есть начало и конец. Возьмем, к примеру, Анфису, иди сюда Анфиса, стой спокойно, мы будем у тебя конец искать.

Фиса презрительно фыркнула и ушла с концами — сторожить мышей в кладовой.

— Хорошо — не расстроилась Евдокия — возьмем, к примеру, тебя. Я вижу, где ты начинаешься, и где кончаешься.

— Интересно, и где же?

— Так это же понятно: там, где голова — это начало, а вот то, что в тапках — это конец.

— По-моему, наоборот — возразила я.

— Ну что ты, в самом деле, голова — это самое главное, я своей и кушаю, и смотрю, и нюхаю, и слушаю, и думаю. Не может такая полезная штука, как голова, быть концом. С нее все начинается. А пятки — что пятки? Толку от них никакого. Болтаются себе на конце, только мусор всякий собирают.

— Мне кажется, Дусь, что бесконечность — это не какой-то предмет, а какой-то процесс.

— Как это?

— Ну вот, смотри, на плите у нас варится суп. Если он будет вариться, вариться, вариться, но так никогда и не сварится, в то же время, не прекращая попытки свариться, — это и будет бесконечность.

Евдокия впала в глубокую задумчивость: еще раз задумчиво вылизала пустую миску, задумчиво посидела у печки, и, задумчиво наступив мне на ногу, пошла на улицу.

Через полчаса, выйдя с ведром за водой, я увидела, как Евдокия вещает у ворот, собравшимся на лекцию аборигенам.

— Бесконечность — донеслось до меня — это когда жуешь сосиску, жуешь, жуешь, а она все не кончается и не кончается, и никогда не кончится, сколько не жуй.

Бурные аплодисменты. И робкий голос из задних рядов:

— Извините, а что такое сосиска?

…и тут Дуся увидела зайца. Он был точно такой, как по телевизору. Только в телевизоре был маленький заяц, размером с жука, а этот был как Анфиса, если той оторвать хвост и приделать длинные уши. От восторга Евдокия перестала дышать, и какое-то время стояла бездыханная, с вытянутым навстречу зайцу лицом…

…и тут заяц увидел Дусю. Не знаю, встречал ли он до этого собак, но вид Евдокии восторга в нем не возбудил. Заяц посуровел лицом, весь напрягся и принял позу бегуна, над которым торжественно провозгласили «на старт!»…

…и тут Евдокия вновь обрела возможность дышать и заорала — заяц! стой! иди сюда! держи его!..

На зайца Дусины вопли подействовали, как звук выстрела из стартового пистолета — он сорвался с места, и огромными скачками понесся через пустое поле, заложив уши за спину, мелькая беленькой пумпочкой куцего хвоста. Евдокия, отчаянно крича и причитая, бросилась вдогонку.

Мне со стороны было видно, что у бегунов неравные возможности. Заяц — поджарый, мускулистый, спортивный — бежал весьма профессионально. Дуся же, большая любительница праздной неги и поздних ужинов, выглядела, увы… впрочем, что тут насмешничать, я выглядела бы ничуть не лучше, вздумай погнаться за зайцем.

Поначалу Дуся еще кричала на бегу «заяц, погоди! постой, куда ты?», потом замолчала, еще потом снизила скорость, затем и вовсе остановилась и, повернувшись, пошла назад.

— Дурак какой — сказала запыхавшаяся Евдокия, падая на землю рядом со мной. — Я просто хотела поговорить, а этот устроил тут гонки на выживание.

— Дусь, — сказала я — если бы заяц разговаривал с каждым желающим, его бы давно съели. Кстати, ты заметила, какие у него красивые глаза?

— Я заметила, какие у него грязные пятки — мстительно сказала Дуся. — Вот ведь, дурак какой — все никак не могла успокоиться она — о чем с таким можно разговаривать?

— Да ладно тебе — примирительно сказала я — вставай, простудишься.

И мы пошли домой. Из-за поворота нам навстречу вылетел небольшой снежок, беленький и куцый, как заячий хвостик. Он окружил нас со всех сторон, то забегал вперед, то немного отставал, он заглядывал мне в лицо, доверчиво садился Дусе на нос, от чего та чихала и мотала головой, словно одолеваемая слепнями лошадь.

Я смотрела на присыпанную снегом Дусину спину, и автоматически, в такт шагам, тихонько повторяла — летом заяц серый, а зимой — белый…заяц серый, заяц белый…

Однажды я села на диету. И поскакали мы с Евдокией гулять. Дуся — своим ходом, я — верхом на диете.

Прискакали в парк, где знакомые тетеньки стали угощать Дусечку пирожками и плюшками. Евдокии что — жрет без зазрения совести за обе щеки. А мы с диетой стоим, природой любуемся, глядя исключительно в сторону, противоположную плюшкам. Тут тетеньки начали еще чего-то из сумок доставать, но у меня сработал инстинкт самосохранения, и мы (я, диета и инстинкт) уволокли жрицу на другой конец парка. Там как раз гулял Дусин приятель, хозяйка которого принялась живописать мне тонкости приготовления плова. Вот как вчера она его готовила, кажется, чесночку не доложила, и мяско она любит, чтобы помягче, и чтобы рис был прозрачным, и укропчик чтобы, и морковочка чтобы золотилась…

Евдокии это нафиг не интересно. Она предпочитает натуральное мясо, а не в виде устной речи. Поэтому, прихватив приятеля, моя неверная подруга ушла шариться по кустам в поисках запретных ништяков. Ну, а нам с диетой деваться некуда — остались наслаждаться кулинарными рассказами словоохотливой собеседницы.

Потом Евдокия вернулась, увидела, что мне совсем плохо, что сижу я на диете как-то косо, совсем почти сползла — и потащила меня в сторону дома.

Прибежали. Дуся выпила ведро воды и ушла спать. Я же — стремительно нарезала меленько сало раскалила сковородку нажарила картошки с лучком подумала добавила в нее колбаски подумала добавила пару яиц подумала посыпала сверху тертым сыром взяла большой маринованный огурец… больше ничего не помню… помню только, что было сказочно хорошо.

А диета… что диета? Вылетела, наверное, в форточку. Там на кухне было открыто.

Села я значит на диету. И поскакали мы с Евдокией гулять. Дуся — своим ходом, я — верхом на диете.