По Солженицыну, Парвус «когда-то нищий, как все социал-демократы, и поехавший в Турцию стачки устраивать…откровенно теперь писал, что богат, сколько ему надо (по доходившим слухам – сказочно), пришло время обогатиться и партии. Он хорошо писал: для того, чтобы верней всего свергнуть капитализм, надо самим стать капиталистами. Социалисты должны прежде стать капиталистами. Социалисты смеялись, Роза, Клара и Либкнехт выразили Парвусу свое презрение. Но может быть поторопились. Против реальной денежной силы Парвуса насмешки вяли»[288]. Солженицын изображает Парвуса противоречивой личностью: «Отчаянный революционер, не дрожала рука разваливать империи – и страстный торговец, дрожала рука, отсчитывая деньги. Ходил в обуви рваной, протертых брюках, но еще в Мюнхене 901-м году твердил Ленину: надо разбогатеть! деньги – это величайшая сила. Или: еще в Одессе при Александре III сформулировал задачу, что освобождение евреев возможно только свержением царской власти – и тут же утерял интерес к русским делам, ушел на Запад…»[289] Как показали дальнейшие события, у Парвуса не исчез интерес «к русским делам». Напротив, он связывал переустройство Западной Европы с крушением России, если не всего мира.

В авантюрно-романтическом плане подает Парвуса историк Февраля Г. М. Катков. Для него Александр Гельфанд – «живое доказательство, что авантюристы XX века могли играть решающую роль в политике великих держав во времена Первой мировой войны не в меньшей мере, чем такие же авантюристы в интригах итальянских государств эпохи Возрождения»[290].

Аналогичным образом, а именно в субъективно-психологическом плане, рассуждает о Парвусе В. И. Кузнецов именуя его «крупнейшим политическим Фальстафом XX века»[291]. Автору кажется, что «по энергии мошенничества, спекулятивному таланту и демагогическому дару его можно сравнить со знаменитыми шарлатанами XVIII века Сен-Жерменом и «графом» Калиостро»[292]. По Кузнецову, Парвус – «зловещее для судьбы России имя».

Литературный «золотоискатель» И. Бунич изображает Парвуса «международным авантюристом» крупного масштаба. Он ставит Гельфанда выше Ленина, поскольку первый был «наставником и учителем» второго[293]. И вот этот «международный авантюрист» завязывает тесные отношения «со всемирным клубом международных банков», сам основывает «банки и торговые предприятия, ворочая гигантскими суммами»[294]. Как ему это удалось, с чьей помощью он стал своим человеком во «всемирном клубе международных банков», Бунич не разъясняет. Поэтому Парвус выступает у него как герой-одиночка, феномен которого может вызвать лишь удивление.

Г. Л. Соболев смотрит на Парвуса как на «бывшего социал-демократа, затем ярого шовиниста, дельца и афериста, нажившегося на военных поставках»[295].

Противоречивую характеристику дает Парвусу Волкогонов. С одной стороны, Парвус у него хотя и «темный», но «злодейски талантливый» человек, сыгравший «демоническую роль в российской истории»[296], а с другой – «второстепенное лицо» вообще и «доверенное платное лицо германских властей» в частности[297].

По словам А. С. Каца, «личность Парвуса весьма интересна, загадочна и достойна изучения, как и личность Ленина. Особенно в связи с его тайным влиянием на развитие революционной драмы»[298]. Парвус и Ленин – «великие люди»[299]. Что касается непосредственно Парвуса, то «это был коммерциально одаренный революционер, философски мыслящий коммерсант, политик, русско-немецкий социал-демократ, идеолог, пророк, журналист, издатель и любитель сладкой жизни»[300].

Таковы некоторые суждения о Парвусе историков, писателей и политических деятелей. Многое в этих суждениях нам представляется недостаточным. Нельзя простодушно воспринимать Парвуса как платного германского агента. Он был куда более самостоятельным и значительным, чем простой агент. Нельзя также рассматривать его как авантюрную сверхличность, действующую в одиночку, на свой страх и риск, по сугубо собственной инициативе. Подобный взгляд по меньшей мере наивен. За Парвусом стояли мощные и в высшей степени могущественные надмировые силы, замысел и план которых он, похоже, осуществлял.

Весьма существенным для прояснения проблемы является пятилетнее пребывание Парвуса в Константинополе. Едва ли Гельфанд отправился в турецкую столицу, чтобы устраивать там забастовки, как думал Солженицын, или для того, чтобы окунуться в социальное движение на Балканах, переживающих неустойчивую ситуацию, как полагал Г. М. Катков. После известного «партийного суда» Парвус очень нуждался в поддержке. Он искал ее и нашел в Константинополе, где с давних пор проживала влиятельная еврейская община.

Еще в XV веке положение евреев в Турции было несравненно предпочтительнее, чем в странах Западной Европы. «Завоеватель Византии Магомет II, – пишет Л. Тихомиров, – относился к евреям благосклонно за все время своего царствования. В эту эпоху из Испании уже шла значительная эмиграция евреев на Восток, и значительная часть оседала именно на турецких владениях, тогда еще не охватывающих ни Египта, ни Сирии. Византийские евреи приветствовали всякий успех турок, а между испанскими эмигрантами было много людей, полезных для Магомета как по своему знанию европейских отношений, так и по своей специальности, а именно оружейники, издавна славившиеся в Толедо. Эти люди принесли большую помощь туркам в их последней борьбе с умирающей Византией. Когда Константинополь пал в 1453 году, это было освобождением еврейства, которому Магомет II дал полную свободу и самоуправление, даже превышавшие норму того, что евреи обычно получали в магометанских странах. Над всеми еврейскими общинами Турции Магомет назначил высшего главу – так называемого верховного хахама, каковую должность получил известный ученостью Моисей Каисали»[301].