По пути далее на юг, к поросшим джунглями или пустынным берегам, недостатка в развлечениях тоже не наблюдалось: экскурсия вверх по лесной реке на шлюпке, когда Элспет то мило вздрагивала при виде крокодилов, то смеялась над ужимками обезьян или восхищалась роскошью листвы и оперения птичек.

– Разве не говорил я вам, Диана, как здорово будет? – спросит ее бывало Соломон, и она восторженно защебечет:

– О, да, говорили, говорили! Но это превосходит все ожидания!

А еще летучие рыбы или дельфины! А когда мы обогнули Мыс[48], где потратили неделю, обедая на берегу и побывав на балу у губернатора, что без меры осчастливило Элспет, нас поджидали по-настоящему голубые воды Индийского океана и новые чудеса, способные удивить моих ненасытных на впечатления близких. Мы рассекали его воды на пути в Индию, наслаждаясь идеальной погодой; по ночам Соломон брал свою гитару и распевал в сумерках испанские серенады, пока Элспет грезила в шезлонге у поручней, а Моррисон обжуливал меня в экарте; иногда мы играли в вист, а то и просто с наслаждением бездельничали. Это было золотое времечко, если угодно, но я тем не менее не дремал, глаз не спуская с Соломона.

И не без оснований – чем дальше мы уплывали, тем сильнее он менялся. Солнце воздействовало на него очень сильно, и вскоре дон сделался одним из самых темнокожих на борту – но я напоминал себе, что он ведь наполовину даго по происхождению. Вместо привычной рубашки и брюк он облачился в безрукавку и саронг, отшучиваясь, что такова-де настоящая тропическая мода; затем стал расхаживать босиком, а однажды, когда команда занялась ловлей акулы, Соломон вместе с ними тянул из воды жуткого монстра. Вы бы видели его: голый по пояс, в каплях пота, покрывающих загорелое тело, он выкрикивает что-то, налегая на линь и отдает приказы своим людям на их особом наречии. Да уж, вам бы и в голову не пришло, что это тот самый человек, который подавал медленные мячи в Кентербери и обсуждал новости Сити за бокалом портвейна.

Когда все кончилось и он присел на палубу, освежаясь содовой со льдом, я заметил, что Элспет томно этак окидывает взором его могучие плечи, а он, зачесывая назад свои влажные темные волосы, улыбается ей. Заметьте: этот парень много месяцев был другом семьи, примелькался даже – но тут я сказал себе: «Опа, в последнее время он стал выглядеть ч-ки лихо и романтично». Хуже того, он отпустил бородку клинышком, на манер негритянского царька. Элспет заявила, что это делает его похожим на корсара, и я озаботился дважды приласкать ее в ту ночь – исключительно с целью выбить из нее всякие девчоночьи фантазии. Все эти байроны не доводят до добра юных леди.

Прямо на следующее утро мы, выйдя на палубу, увидели в нескольких милях слева по борту высокий, поросший лесом берег: покрытые джунглями склоны возвышались над пляжем, за ними виднелись горы; Элспет выразила желание узнать, где мы оказались. Подошедший к поручням Соломон странно этак рассмеялся.

– Может статься, это самые удивительные места на свете, – говорит. – Удивительные и в то же время дикие и опасные. Немногие европейцы бывали здесь, но я – отваживался. Они, знаете ли, очень богатые, – добавляет дон, поворачиваясь к старому Моррисону. – Камедь и бальзам, сахар и шелк, индиго и пряности. Не удивлюсь, если найдутся также уголь и железо. У меня есть надежда расширить свою небольшую торговлю, заведенную здесь. Но тут живут дикие, грубые люди – с ними приходится держать ухо востро и не спускать глаз со своей причаленной шлюпки.

– Как, дон Соломон! – охает Элспет. – Разве мы не высадимся здесь?

– Я – да, но не вы: «Королева Сулу» останется лежать на удалении от берега и возможной опасности.

– Какой опасности? – спрашиваю я. – Людоедов на боевых пирогах?

Он рассмеялся.

– Не совсем. Не знаю, поверите ли вы мне, если скажу, что в столице этой страны проживает пятьдесят тысяч человек, половина из которых – рабы? И что правит ею ужасная черная королева, которая одевается по последней моде восемнадцатого века, ест руками со столового серебра и золота работы лучших мастеров Европы, сидя за столом, где место каждого гостя указано на его карточке, на стене у нее висят картины, изображающие победы Наполеона, а после обеда она отправляется поглядеть, как сжигают на кострах преступников и распинают на крестах христиан? Что телохранители ее маршируют почти обнаженными – за исключением патронташей у пояса – под звуки оркестра, играющего «Британских гренадеров»? Что ее главное удовольствие – убивать и мучить? О, я видел ритуальные казни, когда сотни людей сжигали заживо, распиливали пополам, сбрасывали со…

– Ах, дон Соломон, нет! – визжит Элспет, затыкая уши, а старый Моррисон бормочет что-то про присутствие дамы. Да, лондонский дон Соломон никогда не заикнулся бы про такие ужасы при леди, а если даже и так, то тут же рассыпался бы в извинениях. Но сейчас он лишь улыбнулся и пожал плечами, переведя разговор на птиц и зверей, встречающихся только здесь и нигде больше. Из его рассказа мы услышали про гигантских цветных пауков, фантастических хамелеонов и про странные обычаи местных судов, которые заставляют обвиняемого выпить особый напиток и определяют вину по тому, как его вырвет. По словам дона, тут господствуют суеверия и дикие законы, и горе тому, кто попробует противостать им.

– Да, странное местечко, – говорю я. – И как же оно называется?

– Мадагаскар, – отвечает он и смотрит на меня. – Вам, Гарри, доводилось бывать в разных ужасных местах. Но если, по несчастью, вас занесет туда, – Соломон кивнул на зеленый берег, – вы будете считать себя везунчиком, если успеете пустить себе пулю в лоб. – Он огляделся, желая убедиться, что Элспет нас не слышит. – О судьбе любого чужестранца, оказавшегося здесь, страшно даже подумать: говорят, королева знает только два способа обращения с мужчинами-иностранцами: сначала подчиняет их своей воле, если вы понимаете, что я хочу сказать, а потом подвергает самым жестоким пыткам, какие только может изобрести.

– Забавная маленькая леди, не так ли?

– Думаете, я шучу? Дружище, она уничтожает по двадцать или тридцать тысяч человек ежегодно – у нее, видите ли, есть намерение истребить все племена, кроме ее собственного. Когда она несколько лет назад всходила на трон, вокруг нее на коленях расставили двадцать пять тысяч пленников. И по ее сигналу – фють! – всем им одновременно отрубили головы. Впрочем, несколько тысяч она приберегла, конечно, чтобы зашивать их живьем в бычьи шкуры, сварить или зажарить на огне – как заблагорассудится. Это Мадагаскар.

– Здорово, – говорю. – Не хуже Брайтона[49], сдается мне. И вы собираетесь на берег?

– Всего на несколько часов. Губернатор города Тамитаве, расположенного на побережье, весьма цивилизованный туземец – правящий класс весь такой, включая королеву: одежда с Бонд-стрит, как я уже говорил, и пианино во дворце. Последний, кстати сказать, весьма примечательное местечко: огромный, как собор, и весь покрыт серебряными колокольчиками. Даже ума не приложу, зачем это им.