Да, никакой мягкости — холодный синий взгляд с прищуром, жесткая и непримиримая позиция. Похож на адмиралов — те тоже вот такие, жесткие, не прогибающиеся даже по требованию сенаторов Галактики. Вот только адмиралы обычно имеют основания придерживаться жесткой тактики.

— Эран, а что не так с этим даром жизни? — прямо спросила я и посмотрела на него.

Воин взгляд не отвел, но в синих глазах промелькнуло нечто странное, чуть виноватое, после чего повелитель Иристана вдруг словно ожесточился, и ответил так же жестко:

— Полагаю, мать ничего нс рассказывала тебе о традициях и особенностях Иристана.

Можно было бы вступить в дискуссию, но я просто кивнула, подтверждая его слова.

И о правящих ты ничего не узнала, находясь на Иристане?

Я вновь кивнула.

Эран рассмеялся. Смех правда вышел невеселый какой-то, горький даже, и оборвался он внезапно. А затем воин резко выдохнул, несколько секунд смотрел в окно, словно подбирая слова, и произнес:

— Ты — мое сердце, Киран. Все, что ты чувствуешь — ощущаю и я. Злость, недоумение, досаду, растерянность, готовность сражаться, бешенство вчера ночью и ненависть, едва я к тебе прикоснулся. Мы — тары, мы не испытываем эмоций до тех пор, пока не обретаем свою единственную. Вот почему любовь — проклятье.

Он тяжело вздохнул, и вновь перевел взгляд на окно, продолжив уже тише:

— У тебя извращенное представление о жизни на грани выживания. Представление цивилизованного человека, которому никогда не приходилось голодать годами, видеть, как умирают близкие, хоронить ежедневно, каждый раз закапывая в землю очередную часть души. Пока не останется ничего, пустота в сердце и отточенные навыки выживания в любых условиях, при любых обстоятельствах. Я не знаю, на каком этапе у моего народа атрофировались практически все чувства. Гнев, злость, ярость, боль потери, радость, желание любить и быть любимым. У нас существует генетическая память, позволяющая получить весь опыт предыдущих поколений, но вот момент с утратой чувств остается тайной. Мы слишком долго были вынуждены выживать, и возможно разучились чувствовать постепенно, теряя эмоции с каждым поколением. Не важно. Важно другое — в соответствии с легендами, с нашими древними верованиями, а верить во что-то нужно, так что да, у нас есть боги, и вот по легендам, эти самые боги, наиболее сильным и достойным воинам возвращают сердце.

Эран резко повернулся, посмотрел прямо мне в глаза и хрипло продолжил:

— Единственную. Ту, что становится сердцем воина, возвращая чувства, эмоции, ощущения.

Я молчала, потрясенно глядя на воина, а повелитель Иристана, как- то странно усмехнувшись, продолжил:

— Тар-эны — наши копии, которые никогда не оставляют идею превзойти оригиналы. Даже легенду о единственной, они попытались воплотить в своих рядах. Жалкая пародия. Жаль, им этого не понять.

И вдруг резко подавшись вперед, Эран почти прорычал:

Когда я увидел тебя, твою реакцию на воинов в Шоданаре, перврй мыслью была — эйтна. Очередная бабочка, рвущаяся к огню, в котором сгорит, и ведь бабочка даже на миг не задумывается о том, что ощущает огонь, глядя на ее гибель… Но твоя обида, твоя ярость на мое предложение обратить внимание на другого воина — и я поверил в лучшее. Слишком понравилась, слишком зацепила, и твое желание там, Кира, лишь слабый отсвет моего, накрывшего лавиной. Мог ли я дать тебе уйти? Уже тогда вывод был очевиден. Нет. Это было выше моих сил.

Он откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и продолжил:

— Правящий клан никогда не сражается за женщин. Не знаю, говорили тебе об этом или нет, тар-эны воспринимают это как признак слабости, а для нас все иначе. Сражаясь за женщину, начинаешь ощущать ее своей, открываешься, а вот это уже слабость, которой мы сознательно не допускаем. Но там, в Шоданаре, я был готов сражаться за тебя. По одной единственной причине — какой-то тар-эн схватил МОЮ женщину за руку. Усмешка, горькая, даже злая.

— Мне стоило остановиться уже тогда, Киран. Позвать воинов, приказать им вывести тебя, и не прикасаться. Возможно, именно так я бы и поступил, не брось ты мне вызов. Не попытайся проста уйти. Но вызов! Мне. От женщины. Мне. И твоя трогательная просьба не приближаться — вот после нее, я был готов бросить вызов всем тар-энам разом и по отдельности… О том, какую ошибку совершил, понял, лишь войдя в тебя.

Я вдруг поняла, что почти не дышала, все время его монолога, боясь пропустить хоть слово, но после последней фразы не могла не спросить:

— Почему?

Эран отвел глаза. Но все же ответил честно:

— До последнего надеялся, что ты инопланетная тьяме.

И он меня шлюхой обозвал. Обидно, но ожидаемо. Спасибо маме, бабушке и всем теням заодно. Но тут воин продолжил:

— Ты хоть на миг, можешь себе представить, каково это — брать женщину, слышать ее стоны и понимать, какой болью для нее обернется это слияние? Я стал твоим первым мужчиной, Киран, и это ты ничего не понимала, а я уже знал — мой ген попал в твою кровь. Напрямую. И с этим уже ничего нельзя было сделать. Я сделал все, чтобы тебе было хорошо, я пил твои эмоции, я как в омут, нырнул в твои ощущения, я ловил каждый твой стон, каждый крик наслаждения, и в то же время, с ужасом думал о том, как предотвратить боль, которая начнет сжигать, едва мы закончим.

Он ненадолго замолчал, чтобы продолжить хрипло и едва слышно:

— Я вызвал эйтну-хассаш, едва обрел способность связно думать. Не и еще троих. Двадцать минут требовалось, чтобы они прибыли на место. Всего двадцать минут, по ты, твои эмоции, твоя жажда.

Жаль, в тот миг я воспринял ее буквально. Эти чувства, ощущения, потребность в чем-то — свалились слишком резко, я не смог разобраться. Мог бы вызвать одного из воинов, но сама мысль, что тебя, после того что только что было, увидит другой — невыносима. И ревность сыграла со мной плохую шутку. Я ушел, найдя искомое, ощутил твою боль. Едва удержался на ногах, потребовал ускорить прибытие эйтны. Вызвал Дахра с оборудованием, и поспешил обратно, чувствуя твою боль, нарастающую. А когда вернулся… пятна крови, порезанный полог и отсутствие той, что забрала мое сердце. И боль, боль, боль. Отчаяние. Упрямство. Снова боль. А потом ничего. И я стоял там, глядя на твою кровь, и не мог сделать вдох, настолько страшным оказалось потерять тебя.

— Я сознание потеряла, — призналась едва слышно, оглушенная его признанием. — Не выдержала… И едва увидела Наску… потеряла сознание.

— Зачем. Киран?! — не простонал, прорычал практически, с яростью глядя на меня. — Зачем?!

На это я могла ответить только одно:

— Да сама уже раз сто пожалела.

Эран застыл. Замер, глядя на меня и словно вообще не дыша. А я честно призналась:

— Не нужно было маму слушаться. Не нужно было. Я и не хотела, но этот проклятый Иристан, традиции, папандр и его интриги.