— Возьми, дорогая, попей чайку. — Тетушка подала фарфоровую чашку с холодным чаем. Горячий она не любила, здраво полагая, что горячим чаем и обжечься недолго. — Я уверена, что твоя матушка пытается устроить твою жизнь…

…в этом Нира не сомневалась.

Матушка и Мирра…

— …и желает тебе исключительно добра. — Сама тетушка чай пила маленькими глоточками. Она отпивала из чашки, замирала — щеки ее раздувались, — и так сидела несколько секунд, и лишь потом глотала. Ставила чашку на блюдце. Блюдце на столик.

Руки, изрезанные морщинами, пожелтевшие, складывала на юбках. Взгляд устремляла в камин, в котором еле-еле теплилось пламя, — тетушка очень боялась пожаров, и так сидела минуту или две.

— Согласись, дорогая, что опрометчивое поведение того юноши нанесло непоправимый ущерб твоей репутации. — Тетушка покачала головой, выражая тем самым высшую степень неодобрения.

А матушка, когда узнала про Натов визит, пощечину отвесила. Обозвала гулящей девкой. За что?

Сослали. И кольцо отняли. Ссылку Нира потерпела бы… у тетушки спокойно, она сама, конечно, престранная, но безобидная… и в лото играть любит, особенно когда выигрывает. А Нире несложно поддаться… и она надеялась, что продержится здесь до весны, а там… глядишь, матушка и отойдет. Или Мирра после свадьбы успокоится.

— Тебе повезло, дорогая, что вообще нашелся человек, который благородно согласился взять тебя в жены… — Тетушка вздохнула. Сама она замуж так и не вышла.

— У меня уже есть жених, — упрямо повторила Нира. — Мы помолвлены…

— Выбирать жениха самостоятельно — дурной тон.

Тетушка была на редкость терпеливой женщиной.

— Почему?

— Потому что ты слишком молода и ничего не понимаешь в мужчинах…

Нира с трудом сдержалась, чтобы ответить, что тетушка, несмотря на ее преклонные года, вряд ли понимает много больше.

— Твои родители знают, как будет лучше для тебя. И долг послушной дочери — подчиниться их воле…

Разве у Ниры есть выбор?

Есть.

Она сбежит.

Завтра… или нет, лучше сегодня. Газету с объявлением о помолвке принесли утром, и то лишь потому, что тетушкина заклятая подруга в город ездила, а назад поспешила с ворохом слухов и поздравлениями… а ведь если бы не она, Нира до свадьбы не узнала бы… или узнала бы, но… с матушки станется ее запереть…

— Я… — Нира встала. — Я пойду, пожалуй… голова что-то разболелась… наверное, мигрень…

— Иди, дорогая, иди… мигрень в твоем возрасте — это от волнения… ах, помнится, в твоем возрасте я была очень тонко чувствующей девушкой, то и дело падала в обмороки… но мигрень — это несколько чересчур… я скажу Мисси, чтобы подала тебе мятные капли. Мне они всегда от мигрени помогают… а я отпишусь Виктору… все-таки, мне кажется, он несколько поспешил с помолвкой…

Отписываться отцу? Бесполезно. Он никогда против матушки не пойдет. А та — против Мирры… Мирра же мстит… за что? За то, что у нее не получилось попасть в усадьбу… и за то, что кольцо ей подарили скромное… и просто так, из врожденной злости… Злости в ней много.

Бежать надо.

Это Нира поняла уже давно, но она не думала, что бежать придется вот так быстро, и еще зимой. Как-то по сугробам совсем не хотелось бегать. И ночь еще, ветра воют, а может, и не ветра, но волки, которые, поговаривают, нынешней зимой расплодились и разгулялись, вовсе страх потеряли. Вот и как тут приличной девушке сбежать? Сожрут ведь.

А останешься, так не волки, но сестрица любимая не побрезгует, мстя за одной ей понятные обиды… и Нат давненько не заглядывал. Оно, конечно, понятно. Дела у него.

И волки опять же, но что Нире делать?

Она прошлась по комнате, которую для любимой внучатой племянницы тетушка готовила, а потому комната эта была невыносимого розового колеру, с обилием рюшечек, оборочек и фарфоровых пузатых младенчиков, которые сбивались в фарфоровые же стаи и смотрели на Ниру рисованными глазами. От этого ей становилось жутко. И тошно.

Не пойдет она замуж! Она… она слишком молода еще… и родители права не имеют… или имеют? И надо было книги по праву читать, небось отыскались бы в отцовской библиотеке, а она все по справочникам… будто бы возможно было женщине в доктора лезть.

Нира села на козетку. Розовую. И, пытаясь хоть как-то справиться с раздражением, швырнула розовой подушкой в розовое кресло… не помогло. Всхлипнула, но поняла, что для слез нет настроения, и подошла к окну. Она стояла долго, как ей показалось, дольше вечности, глазела, что на ночь, черную-черную, угольную даже, что на звезды.

Тени.

Тень. Тень возникла за окном как-то вдруг, заслоняя собою эти самые звезды, и Нира тихо пискнула, а потом тихо же рассмеялась: вот глупая, нашла теней пугаться, тем более что нынешняя — хорошо ей знакома.

Она приложила к стеклу ладони, подтапливая ледяную корку. И сама прижалась, дыхнула жаром.

— А вот и не впущу, — пробормотала под нос Нира исключительно из чувства противоречия и снедавшей ее обиды. Ее тут едва замуж не выдали, а он пропал.

Она подтянула стул и взобралась на него, а потом на подоконник и там уже, дотянувшись до щеколды, с трудом ее открыла. Окна в тетушкином доме были старыми, и открывали их редко.

Нат ввалился вместе со снегом и ветром. На руки подхватил, закружил, прижал к упоительно холодной куртке.

— Я соскучился, — сказал он и носом о шею потерся.

Нос был холодным.

— Ты… отпусти!

Нира попыталась вывернуться, но ее не выпустили.

— От тебя пахнет сладко-сладко… а я клад нашел. Точнее, я думал, что там клад, а оказалось — пыточная…

Отпустил все-таки. И окно закрыл сам.

А выглядит… бледно выглядит. И снова без шапки, этак он все уши отморозит, и зачем Нире муж без ушей? Она хотела сказать, но передумала: еще обидится.

Он смешно обижался. Хмурился. И еще губу нижнюю выпячивал.

Но волосы ему Нира пригладила. В них, жестких и холодных, запутались снежинки, которые таяли, и волосы становились мокрыми.

Снег налип на ботинки и на куртку кожаную, старую… как он не замерз-то в одной куртке.

— И там труп, — сказал Нат, жмурясь от удовольствия.

— Где?

— В пыточной. Я же говорю, мы клад искали, и я дверь нашел. Тайный ход… точнее, там раньше пыточная была… ну а от нее и ход имелся старый. Иногда так делали, чтобы потом трупы выносить.

— Куда?

— В лес, — терпеливо пояснил Нат. — Сама подумай, привел кого, посадил, допросил, и что потом?

— Что?

— Ну не тащить же тело через парадный ход… и кухня далеко, а так — вынес тихонько и закопал где-нибудь. Удобно.