прилипшую челку. Большая красно-оранжевая канарейка, укоризненно глядя на меня сверху вниз черными глазками-бусинками, осуждающе качала головой и вздыхала. «Ну, вот, — подумала я. — Каждая шмакодявка будет еще головой качать!» Я-то прекрасно понимала, что она только и ждет, чтобы я отошла. А она фить — и готово! Ловите меня! Не выйдет! Я выразительно посмотрела канарейке прямо в глаз и сказала:

— Фигушки!

— Да ладно тебе, Алевтина! — примирительно сказала канарейка.

- Я раскрыла рот, потому что никогда не сталкивалась с говорящими канарейками, ладно там попугай или хотя бы ворона. А тут...

—Алевтина! — настаивала канарейка. — Алевтина!

Закрыв руками уши, я затрясла головой, но все равно было слышно:

— Алевтина! Алевтина! Аля!

Я открыла глаза и сразу зажмурилась. Солнечный свет, отраженный от напольных часов с маятником, стоящих в гостиной, ослепил меня в первое мгновение. Я приподняла голову, затем открыла один глаз.

— Ну, ты даешь! — Я наконец разглядела Юльку, стоявшую рядом.

Сама же я почему-то находилась в кресле.

— Ты теперь разогнешься, дорогая? — поинтересовалась подружка и была права.

Эта процедура давалась мне с таким трудом, что Юлька начала надо мной хихикать.

— Ольга Корбут, да и только! Тебе на печке надо лежать, гимнастка несчастная! Чего ты в кресле спать-то улег...уселась?

Вопрос был не в бровь, а в глаз. Постелила же я себе в кабинете на диване? Тут я вспомнила наше ночное приключение и ополчилась на Юльку:

— Кто на печке лежал, это еще надо выяснить! Мы с Сашей всю ночь оборону держали, а некоторые всю ночь прохрюкали. Ни стыда, ни совести!

Юлька несколько озадачилась, сдвинула брови и поинтересовалась:

-Как это, дорогая, оборону? Это ты на что намекаешь? На... комплектацию?

— Вот корова и извращенка! — рассердилась я, барахтаясь в кресле. — В глупой голове и мысли глупые! Сейчас вот встану — получишь в глаз.

Подруга переместилась на пару шагов назад и пропела:

— Ох! Ты встань сначала!

Пока я распрямляла затекшую спину, Юлька вертелась вокруг меня ужом и ныла:

— Ну, Алечка! Ну, в чем дело-то?

Наконец я выпрямилась, с презрением глянула на Юльку, вздохнула и, сжалившись, рассказала ей ночную историю. Услышав про скалку, она принялась хохотать, держась за живот. Глядя на нее, я тоже засмеялась. Успокоившись, она спросила:

— Ну а в кресле-то зачем спать?

— Да, честно сказать, я и сама не пойму, Так переволновалась... Помню, вроде сюда села... Видно, не заметила, как уснула. Вот ночка, не приведи господи!

В дверях раздалось деликатное покашливание. Мы оглянулись и увидели Сашу.

— Я стол накрыл. Времени уже много, надо бы поспешить.

— Да, Саша, идем, — откликнулась Юлька, и мы отправились умываться.

За столом все молчали, настроение было так себе.

—Ну, ребятки, — сказала я, увидев, что они расправились со скромным завтраком. — С богом!

Они суетливо поднялись, пошли в коридор. Я за ними. Саша взял вещи, кивнул мне на прощание. Погрустневшая Юлька повернулась и, пряча глаза, попросила:

— Алюшка, ты поаккуратнее, ладно?

— Ладно! — Я обняла ее и поцеловала. — Все будет в порядке. Как всегда!

Проводив ребят и закрыв дверь, я подошла к окну и, прижавшись лбом к стеклу, наблюдала, как они садятся в Сашину машину. Вскоре белая «девятка» скрылась за углом дома, я несколько минут смотрела, не тронулся ли кто за ними. Но двор был пуст, лишь дворничиха скребла метлой по асфальту. Успокоившись, я присела на диван и стала планировать свой день.

Самое главное, что меня беспокоило, лежало в замшевом мешочке с витыми шнурками. «Выйти, что ли, во двор, закопать?» Не самое умное, конечно. В электрощит? А вдруг кто сунется по надобности? Нет, все это не подходит... Я с раздражением оглядывалась вокруг. Время уходит, необходимо придумать что-либо, причем что-то умное. Неожиданно в голову пришла оригинальная мысль.

«Ого-го! — я мысленно рассмеялась. — Не зря мы были пионерами!»

* * *

Аэропорт привычно оглушил шумом взлетающих самолетов и сотнями возбужденных голосов. Очутившись в большой толпе, я чувствовала себя уверенно. В запасе еще было немного времени. Побродила по залу, стараясь определить, не интересуется ли мной кто-нибудь. Таковых вроде не нашлось. Купила в книжном ларьке пару детективов и отправилась на таможенный контроль.

Пройдя в салон самолета, вспомнила, что должна здесь встретиться с месье Антуаном Дюпре. Его место должно быть рядом с моим. Сердце екнуло — неужели вон тот широкоплечий блондин? Так пристально меня разглядывает, с интересом... Что за веники зеленые, у него не тот ряд... А мой-то где? Так, вот... А место... Я повернулась к своему законному месту и едва не вскрикнула. Место у иллюминатора занимала дородная мадам в возрасте, а рядом... Восторженно глядя на меня, растянув в улыбке губы до ушей, сидел маленький худенький мужчинка с черными глазками-угольками. Ростом, я думаю, он был чуть больше Юльки. Теперь-то я поняла, что имела в виду Ленка, небрежно бросив: «Он не в ее вкусе». Да уж, разговор о вкусах здесь и не шел.

— Здравствуйте! — машинально брякнула я, присаживаясь.

— Зтраствуйте, зтраствуйте! Ви — мадам Алья? Я поньял, как только вас увител! Мадам Ёлейа была права, вы ошень красиви!

Это мне польстило, но ненамного облегчило страдания. -Француз меж тем говорил без умолку. Порой я не понимала, что он говорит, но согласно кивала головой, изображая, что прислушиваюсь. Минут через сорок я трогательно прижала руки к груди, объясняя, что мне необходимо отлучиться. Зайдя в туалет, я прислонилась спиной к двери и закрыла глаза. От месье Антуана Дюпре у меня начала звенеть голова. Как быть? Подойти к креслу, броситься плашмя и начать храпеть? Чертовы иностранцы, вечно у них все не как у людей. Выйдя тихонько из туалета, я, пробираясь к своему креслу, бросила тоскливый взгляд на блондина. Дойдя до места, увидела, что мой француз оживленно разговаривает с соседкой. Мадам ничем не уступала ему в жестикуляции, энергично трясла головой и все время повторяла:

-О-ля-ля!

Она тоже оказалась француженкой. «Конечно, — подумала я. — У нашей российской бабульки после пяти минут такого разговора голова бы уже оторвалась». Стараясь слиться с окружающей средой, я попыталась незаметно сесть в кресло, опустить его и притвориться спящей. Мне это почти удалось. Когда я блаженно вытянула ноги и, вздохнув, закрыла глаза, мой сосед развернулся ко мне и заорал:

— О! Мадам Алья, вы уше пришла! Извинить меня, я говориль с... э-э... мадам Шаклин.

Я слабо кивнула головой, показывая, что я все слышу и понимаю, говорите, мол, не стесняйтесь, не обращайте на меня никакого внимания. Но месье все понял по-своему, по-французски. Он встревоженно подскочил в кресле, склонился надо мной и принялся причитать: