нет короля. Присутствовавший на приеме аббат Круазье усмехнулся и сказал что-то неопределенное и малоприятное о «свободной любви». Королева покраснела от стыда и прикрикнула на аббата. Тот, прежде чем возвести очи долу, толкнул Ричарда ногой под столом. Молодой король повторил свое предложение руки и сердца. Изольда гордо вскинула голову и сказала, что прием окончен. Ричард заявил, что поскольку ему отказываются предъявить короля Лебедеума, он считает отказ королевы оскорбительным. Изольда назвала Ричарда «несносным мальчишкой». Скандал стал разрастаться как лесной пожар, при чем аббат Круазье проявил себя опытным интриганом. В конце концов, королева запустила в настойчивого Ричарда кубком с вином, а тот – уже в ответ, разумеется, – объявил войну королевству Лебедеум.

Утром рыцари Ричарда покинули город. Их было немного, все они страдали от недавних ран, но по приказу своего короля они принялись возводить напротив городских стен свои укрепления. Штурм города был назначен на пятницу тринадцатого сентября.

Услышав такую новость, конюх Светофор побледнел от ужаса. Он разыскал нескольких монахов, тех, которые сбежали из монастырей во время знаменитого голода, и те – в срочно порядке! – стали проповедовать на улицах города и в лагере осаждающих, что «миром движет только любовь». Аббат Круазье принял контрмеры. Его святые отцы стали ратовать за «войну до победного конца». Причем они тоже проповедовали как в городе, так и среди рыцарей Ричарда.

Светофор обозвал неистового аббата «кровожадным монстром». Но жители города, как это ни странно, поддержали именно аббата. Многие из них (в том числе и женщины) частенько работали то на укреплении городских стен, то возводили штурмовые башни в лагере осаждающих. В результате было заключено множество браков между жительницами Лебедеума и рыцарями Ричарда. Благословляя новобрачных, аббат Круазье предал окончательной анафеме мерзавца Светофора.

Бывший министр финансов сэр Маргус Пипин лично руководил перепиской Их Величеств Ричарда и Изольды. Поскольку монаршие особы находились в состоянии войны, сэр Маргус то и дело переписывал письма своей королевы, убирая из них такие выражения как «болван железный» и даже «идиот несчастный». Переписка умерла после того, как Изольда прислала Ричарду стихи неизвестного поэта, заканчивающиеся строчками «… Но я другому отдана и буду век ему верна». Ричард ответил только одной строчкой – «Лаура ты!» Тут следует напомнить, что имя Лаура в королевстве Лебедеум является оскорбительным не только для королевской особы, но и для женщины вообще. Ведь первые две буквы этого имени легко заменить одной и понятно какой…

В четверг, накануне штурма города, в лагере Ричарда поймали Светофора. Конюх собирался удрать, прихватив с собой корону покойного короля и мешок золота. Услышав весть о предательстве, Изольда слегла в постель.

В пятницу войска Ричарда вошли в город без боя. Чтобы не беспокоить заболевшую королеву, лошадиные копыта обмотали тряпками. Завоеватели и жители города переговаривались только шепотом. Жены-горожанки целовали мужей-завоевателей и, наверное, были самыми счастливыми женщинами на свете.

На следующее утро Изольда вызвала к себе аббата Круазье. Тихим, больным голосом женщина сказала, что сегодня же ночью она покинет город. Аббат не стал возражать. Изольда добавила, что покинет город одна. Аббат немного подумал и сказал, что даст ей «одного монашка» чтобы он проводил ее до городских ворот. Изольда была еще слишком слаба, чтобы самой тащить сумку с вещами…

Проводы королевы – если их можно так назвать! – получились очень скромными. Молодая женщина, в сопровождении рослого монаха, с надвинутым на глаза капюшоном, проследовала по безлюдным улицам. Было так тихо, что даже глухой услышал бы, как под монашеским облачением, провожающего королеву инока, позвякивают рыцарские доспехи.

На остановке, где должна была притормозить карета-маршрутка следовавшая в королевство Заморская Гавань, никого не было. Шел дождь, и даже ночные разбойники предпочли остаться дома. Когда монах попытался приблизиться к Изольде, чтобы раскрыть над ней зонтик, она вдруг закричала, чтобы «монах» не подходил к ней. Потом королева села на скамейку и горько заплакала. «Монах» (а это был, разумеется, Ричард!) опустил зонтик и растерянно моргал глазами.

– Вы выгнали меня из дома, – заявила Изольда Ричарду. – Вы – таран… то есть тарантул… Нет, вы – тиран и деспот!

Ричард почесал затылок. Во-первых, молодой человек никого не выгонял, а, во-вторых, он искренне не знал, как нужно успокаивать плачущую женщину.

– Ты что и в самом деле идиот, да?!.. – вдруг обратился к Ричарду мокрый от дождя куст малины рядом с остановкой. – Тебе уже сказали, что ты – тиран и деспот. Сажай Изольду в мешок и тащи назад!

Куст почему-то говорил голосом министра Маргуса Пипина. Ричард послушно вытряхнул из мешка женские вещи и втиснул туда их хозяйку.

В королевской спальне Ричарда поджидал аббат Круазье. Когда Изольду осторожно вынули из мешка, Ричард увидел, что молодая женщина спокойно спит.

– А что ей теперь волноваться-то? – сказал аббат. – Ведь из мешка, да тем более деспота, не сбежишь.

Сонную Изольду напоили чаем с малиной (ее принес сэр Маргус), а потом уложили спать…

Утром аббат Куразье и министр сэр Маргус сожгли сеновал, в котором королева встречалась с проходимцем-конюхом. В пучке травы, отданном на экспертизу в Метафизическую академию наук, было обнаружено большое количество цветов «любовникус дурманикус».

Узнав результаты экспертизы, аббат Круазье плюнул с досады и сказал, что не мешало бы сжечь и самого колдуна-конюха. Но Светофор сбежал вторично, утащив на этот раз большую королевскую печать.

– Теперь королевские долговые расписки подделывать будет, – вздохнул сэр Магнус.

Он наконец-то снял с головы шутовской колпак.

– Ну и шут с ним! – улыбнулся аббат. – Кстати, мы и без печати свадьбу сыграем. Что мы бюрократы какие-нибудь, что ли?!.. Для настоящей свадьбы вообще ничего не нужно кроме жениха и невесты, Бога и людей.

И вполне возможно, что он прав…

Сто химер и одна истина

Алхимик Розеткус стоял возле зеркала и задумчиво рассматривал синяк под глазом. Сзади хохотал связанный по рукам и ногам китаец.

– Порох! – бубнил ученик алхимика Ганс. – Как делают порох, узкоглазый?!

– Не сказу-у-у, однако!.. – сквозь смех стонал китаец.

– Может, это самое… – Ганс почесал здоровенный кулак и посмотрел на хозяина. – Попроще что-нибудь применить, а?

– Нельзя! – Розеткус потрогал синяк пальцем. – Единственный китаец в герцогстве. Еле-еле разыскали… Помрет, что делать будем?

Ганс провел гусиным перышком по голой пятке китайца. Тот снова хрюкнул от смеха.

– С золотом попроще было, – пожаловался Ганс. – С золотом и философским камнем хоть сто лет любого дурака-герцога за нос водить можно. А вот порох…

Скрипнула дверь и в лабораторию просунулось веселое женское личико.

– Убирать будем, хозяин? – спросило личико.

– Будем, Марта, будем… – Розеткус вдруг