Была также сформирована новая дивизия СС, названная "30 января" — в честь двенадцатой годовщины прихода нацистов к власти. Она была укомплектована в основном ветеранами войск СС, многие из которых являлись выздоравливающими ранеными. Среди них находился и Эберхард Баумгарт, бывший военнослужащий эсэсовской дивизии "Лейбштандарт". Когда выздоравливающих солдат построили на улице, то к ним обратился оберштурмфюрер, сообщивший, что теперь им предстоит сражаться в новом соединении. Их задача — оборона германской столицы, которая ложится на плечи закаленных в боях ветеранов. Он призвал их быть мужественными и дисциплинированными и помнить о чести немецкого солдата[178].

Однако, как с тревогой замечали высшие чины СС, подобный фанатизм становился все большей редкостью. 12 февраля обергруппенфюрер СС Бергер доносил Гиммлеру, что как гражданское население, так и армия относятся все с большим неуважением к эсэсовским организациям. Такое отношение можно назвать "не товарищеским"[179].

Даже у эсэсовских добровольцев падал боевой дух, когда они приближались к берегу Одера — к его унылым заливным лугам, пересеченным плотинами. "Теперь мы на краю земли!" — отметил один из солдат дивизии "30 января". Настроение у солдат еще больше упало, когда обнаружилось, что в соединении нет ни одного танка или самоходной артиллерийской установки. "Это вовсе не дивизия, — продолжал тот же солдат, — а наспех собранная солянка". Поскольку рана Баумгарта все еще давала о себе знать, он был назначен в дивизионный штаб, который расположился в реквизированном крестьянском доме. Молодая хозяйка дома, чей муж также воевал где-то на фронте, ошарашенно смотрела на то, как вся мебель была вынесена на улицу, а ее место заняли рабочие столы с полевыми телефонами и печатными машинками. Новые обитатели помещения вскоре обнаружили, что черепичная крыша дома служит хорошей мишенью для советской артиллерии.

Баумгарт был посажен за стол печатать боевые донесения и приказы. Как-то раз ему пришлось присутствовать при допросе трех советских дезертиров, перешедших линию фронта. Согласно их показаниям, они покинули свою часть после того, как их заставили нести на себе дивизионного командира, боявшегося замочить ноги в ледяной воде Одера. Переводчик из поволжских немцев позднее прочитал штабным немецким офицерам статью из трофейной газеты "Правда". В ней было опубликовано итоговое коммюнике о встрече глав трех союзных держав в Ялте. Из него ясно вытекало, что союзники намереваются делать после войны с Германией. Страх поражения не давал покоя Баумгарту и его товарищам. Они говорили друг другу: "В конце концов, мы теперь просто должны побеждать!"

Перешедший на сторону гитлеровцев бывший советский генерал Андрей Власов приказал, с одобрения Гиммлера, 9 февраля 1945 года бросить в сражение за Одер один из своих охранных батальонов. Этот русский батальон, вошедший в подчинение дивизии "Дёберитц", атаковал 230-ю советскую стрелковую дивизию севернее Кюстрина. Охранники Власова воевали хорошо, несмотря даже на то, что сама атака оказалась неудачной. Германская пропаганда сразу же раструбила по всем газетам, что добровольцы вступили в бой с "энтузиазмом и фанатизмом"[180], доказав, что они являются отличными бойцами в рукопашном бою. Их ловкости удивлялись даже немецкие солдаты. Командир подразделения полковник Захаров и еще четыре добровольца получили в награду Железные кресты второй степени. Рейхсфюрер СС самолично послал поздравление генералу Власову, в котором он "по-товарищески приветствовал" тот факт, что батальон "сражался так великолепно"[181].

Это было резким изменением отношения нацистского режима к власовцам, то есть к тем людям, которых они раньше считали не иначе как "унтерменьшен" ("недочеловеками"). Собственно говоря, сам Гитлер не одобрял привлечение к боевым действиям военнослужащих власовской армии. Но то, что они все-таки появились на фронте, еще раз доказывает, в каком отчаянном положении оказались лидеры "третьего рейха". 12 февраля Геббельс принял делегацию казаков в качестве "первых добровольцев на нашей стороне в борьбе против большевизма". Им даже было предложено распить бутылку "Вайсбир". Министр пропаганды похвалил казаков, назвав их "свободолюбивыми людьми" и "крестьянскими воинами". К сожалению, их "свободолюбивый" путь в Северной Италии был омрачен жестоким обращением с гражданским населением области Фриули, и по этому поводу поступали тревожные жалобы от тамошнего германского советника по гражданским делам. Казаки тем не менее не хотели иметь ничего общего ни с генералом Власовым, ни с его идеями о величии России. То же самое можно было сказать и о других добровольцах в формированиях СС, состоящих из различных национальных меньшинств СССР.

Ответом фюрера на прорыв советских танковых бригад в направлении Берлина стал приказ сформировать так называемую дивизию истребителей танков — "Панцерягд"[182]. Это многообещающее название оказалось очередным нацистским блефом. Соединение представляло собой подразделения велосипедистов. Многих его военнослужащих взяли прямо из гитлерюгенда. Каждый велосипедист должен был везти с собой по два фаустпатрона. Предполагалось, что в момент появления советских танков ИС или Т-34 боец должен был спрыгнуть с велосипеда и быть готовым к уничтожению бронированных махин. Следует заметить, что даже японцы не посылали своих камикадзе в бой на велосипедах.

Гиммлер говорил о фаустпатроне как об очередном "чудо-оружии" сродни Фау-2. Он с энтузиазмом повторял, как это будет здорово уничтожать советские танки на близком расстоянии. Тем не менее любой опытный солдат предпочел бы стрелять по бронированным машинам из 88-миллиметрового орудия с расстояния как минимум в полкилометра. Рейхефюрера едва не хватил паралич, когда до него дошли слухи, что фаустпатроны не столь эффективны и могут и не пробить броню вражеского танка. Он относился к такой информации не иначе как к абсолютному вранью[183].

По мере приближения вражеских войск к столице были замечены приготовления нацистских лидеров к совершению самоубийства. Официальные лица нацистской партии получали разрешение на ношение огнестрельного оружия[184]. Исполнительный директор одной фармацевтической компании сказал Урсуле фон Кардорф, что на предприятии появились "золотые фазаны"[185]и требовали выдачи им яда для нужд рейхсканцелярии.

Гитлер и его окружение теперь окончательно прочувствовали на себе всю жестокость войны, которую они сами и развязали. Не заставило себя ждать и отмщение за недавние казни людей, связанных с июльским заговором против Гитлера. Утром 3 февраля американская авиация произвела неожиданно мощный бомбовый удар по Берлину. Около трех тысяч мирных жителей оказалось убито. Почти полностью были уничтожены редакции многих газет. Сильно пострадало большинство районов столицы. Подверглись бомбежке партийная канцелярия и рейхсканцелярия. Получили серьезные повреждения административное здание гестапо на Принц-Альбрехтштрассе и помещение Народного суда. Рональд Фрайслер, президент Народного суда, выносивший приговоры подозреваемым в заговоре, был погребен заживо в том самом подвале, где он прятался от авианалета. Эта новость сразу облетела членов германского Сопротивления, однако слухи о том, что эсэсовцы минируют концентрационные лагеря, привели в ужас родственников тех людей, которые еще оставались живыми за колючей проволокой. Их единственной надеждой оставалось теперь предположение, что Гиммлер может держать узников в качестве товара для сделки. В день налета Мартин Борман записал в своем дневнике, что от бомбового удара пострадали новое здание рейхсканцелярии, апартаменты Гитлера, столовая, зимний сад и партийная канцелярия[186]. Его заботили в тот момент только символы нацистского режима. Он ни разу не упомянул о жертвах среди гражданского населения.