– Все блюда сегодня рыбные, – заполняя тарелку Кора едой, добродушно пояснял вор, искоса поглядывая на хмурых сообщников и гадая, отчего так разозлился командир.

Ведь понятно же было и верблюду, что женщина нарочно его задевает, и нужно знать Малиху так, как знает он, чтобы понимать, это ей не весна в голову ударила, и не кошелек командира засиял на небосклоне первой звездой. С чего же он взбеленился, как укушенный оводом жеребец?

– А я рыб люблю, – простодушно заявил ребенок, – и живых тоже… а еще могу ловить. Когда нам кушать нечего было, я ловил.

– И когда это такое было? – подавив тяжкий вздох, спросил Хас, но ответить мальчику не дал ровный голос матери:

– Кор, ты за столом.

– Извини, мам, – кротко ответил малыш и принялся за еду.

Гартлиб поспешно налил кружку земляничного напитка и медленно выпил, давая себе время успокоиться. Демонская сила, ну почему он еще в Шархеме не привел их ночью к башне и не отправил к той сумасшедшей монахине? За какие неоплаченные грехи должен терпеть вот такие рассказы ребенка, которого сам везет в пасть к безжалостному демону, затеявшему непонятную, но явно мерзкую игру?!

Гарт нехотя опустил кружку, зная, что Малиха сидит напротив, и вдруг рассмотрел, как она ест. Маленькая деревянная двузубая вилка, обычный предмет на столах простых рыбаков, казалась в ее пальцах серебряной, во второй руке вдова изящно держала ломтик пресного хлебца, которым помогала себе избавиться от косточек. А потом отправляла в рот кусочки рыбы так аккуратно и неторопливо, словно сидела за столом, накрытым хрустящей крахмальной скатертью и уставленном фамильным сервизом.

Демонская сила… ну какая же она Малиха? Если силу воспитания и знатного происхождения не перебили ни годы скитаний по чужбине, ни нищенское существование? Ведь наверняка до сих пор вспыхивает в душе женщины оскорбленная гордость, когда кто-то, похожий на утреннего любителя приключений, смотрит на нее наглым взглядом и обращается как к низшему существу…

Гарта и самого несколько лет назад передергивало от воспоминаний о пережитых унижениях, когда ведьма первый раз дала зелье, возвращающее память. Единственное сделанное ею хорошее дело, хотя и вовсе не с добрыми намерениями.

А вдова ничего не забывала… и значит, эти годы дались ей еще труднее.

Гартлиб вспомнил, как сам рявкнул на нее недавно, каким сердитым взглядом смотрел утром, сразу догадавшись, кто разукрасил бабника, и помрачнел еще сильнее. Она очень хорошо играла роль простой торемской вдовы все эти дни… да и не только эти, и он просто не сразу осознал до конца, с кем имеет дело. И стало быть, хочешь не хочешь, но придется разбираться с ней немедленно, хотя он заранее догадывается, какую уйму сил придется потратить, чтобы уговорить женщину уйти в Ардаг.

Поговорить не удалось до самого вечера, и Гарт был этому втайне рад. Успел немного привести в порядок мысли, запереть в душе расстроенные чувства и выругать самого себя за то, что расслабился за последние месяцы в Датроне и теперь никак не вернет себе прежнюю суровость и невозмутимость, защищавшую от издевательств ведьмы лучше любого щита.

После обеда все долго купались, сначала женщины, потом мужчины. Кора вдова отпустила с наставником, и не успел Хасит охнуть, как мальчишка сбросил одежду и прыгнул с плота не в сетку, куда намеревались забраться остальные, а прямо в речные волны.

– Кор! – взвыл свежеиспеченный помощник командира и прыгнул следом, а за ним прыгнул и Гартлиб.

И широко подгребая воду сильными руками, поплыл туда, где легко скользила меж струй незагорелая спина ребенка. И вдруг пропала, заставив сердце оборваться и уйти в глубину реки вслед за исчезнувшим Кором. Гарт набрал воздуха и нырнул туда, где последний раз видел мальчишку, пытаясь сообразить, насколько глубоко тот успел погрузиться и с какой силой относят его упругие струи стремнины. Пару раз ему казалось, что перед открытыми глазами мелькала тень, но руки хватали только воду, и вскоре он был вынужден вынырнуть на поверхность.

И сразу ударил в уши шум, мужские голоса, плеск, женский крик.

– Хас! – сердито ругался откуда-то сверху звонкий голос вдовы. – Ты чем слушал, бестолочь, когда я тебе говорила, что он умеет плавать? Зачем вы все туда попрыгали?! Спасай Лаиса, он в стрежень попал!

– Я сам спасусь, – мрачно буркнул Гарт, зная, что его никто не сможет услышать.

И, начиная понимать, что по вине чего-то недопонявшего вора произошла досадная ошибка, легко вымахнул из быстрины и поплыл против течения к догоняющему его плоту. Изо всех сил стараясь не пялиться на гибкую фигурку, которую ветер плотно облепил тонким просторным платьем, на распущенные волосы, плескавшиеся за спиной золотившейся русой волной, и ослепительно белые пальчики босых ног.

Мальяра резко развернулась и ушла в женский шатер, специально натянутый между стоящими углом телегой и коляской, в которой из снятых сидений была устроена постель для нее с Кором. Она отлично знала, что торемцы-плотогоны могут осудить вдову за недостойное поведение. Не должна она была, услышав имя сына, выбегать без платка, но почему-то ничуть об этом не переживала. С того момента, как она встретила в Шархеме матушку, незримая нить, связывающая ее с этой страной и делавшая одной из покорных ее законам дочерей, стремительно истончалась, и сейчас вдруг наконец лопнула. В тот самый краткий миг, когда она решала, куда бежать, наружу, к сыну, или в коляску за платком, потому что прежний, запылившийся в дороге, успела простирнуть вместе с остальными вещичками и как раз развешивала у наружной стены шатра.

Неторопливо одеваясь, заплетая косу и привычно завязывая чистый платок так, как носят женщины дома, опустив свободный конец на спину, Мальяра прикидывала, сколько можно объяснить Лаису про Кора и нужно ли вообще объяснять. А в глазах почему-то стояли облитые водой и солнцем загорелые мужские плечи и растерянные светло-серые глаза, словно увидевшие ее впервые. И поднималась в сердце полынно-горькая тоска, застарелая обида на всех богов разом, одним взмахом перечеркнувших безжалостной волей ее женское счастье.

Выйдя из шатра, вдова намеренно пошла не на корму, откуда раздавались крики купавшихся мужчин, а на нос, где торемец в широкой шляпе, усевшись на деревянное сиденье, стоящее под навесом из выбеленного солнцем полотна, небрежно дергал рога гномьего приспособления для управления судами. Коротышки давно продали чертежи самых простых из этих устройств шархемским плотникам, и теперь такую картину можно было наблюдать на всех реках Торема.

Но довольно поглядывающий на любопытную женщину рулевой не мог даже предположить, насколько она боится и ненавидит протянувшиеся под плотом веревки, лопасти и прочие части гномьего механизма. Потому как больше ничто не могло причинить Кору вреда в этом месте, кроме внезапно дергающихся веревок.

– Мам, я поймал рыбу, – раздался негромкий голос мальчишки у левого борта, и Малиха ринулась туда.

Ошалелая рыбина, едва ли не с ребенка длиной, лежала на досках, разевая рот, а вдова смотрела на сына со смесью гордости и огорчения.