— Ты чего это? — спросил его Семен Ремезов.

— Знобит, — отозвался стрелец.

— То к тебе, брат, кумоха-весенница ночью заглянула, вот и трясет тебя теперь, — авторитетно молвил Игнат Недоля.

— Что ж она токмо ко мне заглянула, а вас обошла? — огрызнулся Брюква и зашелся кашлем.

— Потому как я молитву на ночь читаю, чтоб ворогуши и трясовицы меня не трогали.

— Дурень ты, Игнат, какие весенницы? — устало отозвался Ерофей, справившись с приступом кашля. — Весна-то вчера закончилась, нынче лето уже.

— Вот те на… Точно ведь, лето…

— Ерофей, не время хворать, — сказал сотник. — Семен, на ноги его поставишь?

— Да не свалюсь я! — заверил Брюква. — К обеду оклемаюсь.

— Степан Анисимович, дай водки, я ему взварец с малиной и медом сварганю, — попросил Семен.

— Возьми сколько надо, — разрешил Мурзинцев; Семен поспешил к стругу.

— Анисимович, так и нам бы не помешало, а то, чую, хворь уже подкрадывается, — встрепенулся Васька Лис, заискивающе глядя сотнику в глаза.

— Облезешь! — отрезал сотник. — Эмдер разыщем, сам поднесу.

Вернулся Семен Ремезов, водрузил на угли медный котелок с водкой, принялся кидать туда разные травы и сушеные ягоды да помешивать. Над костром пополз пряный запах, в парах водки густой, как кисель.

Недоля втянул ноздрями душистый пар и зашелся чихом.

— Стоит захворать, чтоб такое питье лакомое отведать, — размечтался Васька Лис.

— Нагайку ты у меня отведаешь, если захвораешь, — беззлобно пообещал Мурзинцев. — Как Медного гуся добывать, ежели вас всех лихорадка свалит?

— Степан Анисимович, и в самом деле надо бы всем глотнуть, — осторожно предложил Ремезов.

— Дело парень говорит, — тут же поддержал Семена Недоля. — Хворь, как кликуша, с человека на человека прыгнуть может.

— Разве что по глотку, — разрешил Мурзинцев.

— Семен! Человечище! — обрадовался Васька Лис. — Не-е-е-е-т, я сразу сказал: это наш парень!..

— А может, и нету его, Медного гуся? — как-то не к месту спросил Прохор Пономарев. — Ну, вдруг это байка вогульская?

— Вот-вот, — вставил Ерофей Брюква. — Может, мы за тенью гонимся?

Рожин оглянулся на стрельцов, но ничего говорить не стал.

— Есть Медный гусь, или нет его, не в том резон, чада мои, — вклинился в разговор отец Никон. — Поход наш — богоугодное дело, ибо оттуда, куда мы приходим, сатана ноги уносит, земля от скверны избавляется. А дальше на кумирнях их проклятых церкви православные поднимутся и повсюду службы править будут. По всей Югре одна вера будет — наша, православная! А за такое дело вам, сквернословы, прелюбодеи да виноохотцы, все грехи скосятся.

Минуту сидели молча, осмысливая слова пресвитера. Семен Ремезов разлил по кружкам на палец душистое варево, раздал товарищам, Ерофею налил полную. Путники с питьем управились быстро, нахваливая взварец за вкус, а Семена за умение. Взялись за сухари с чаем. От выпитого согрелись, приободрились, только Ерофей Брюква сидел понурый, насупившийся, как сыч.

— Вчера гусь сам нам в руки шел, да не взяли, — заметил Васька Лис. — Сейчас бы гусятину на углях испекли пузу на радость.

— Ты об чем это? — не понял Недоля.

— О гусе, что над стругом кружил.

— То не гусь был, гагара, — поправил Рожин.

— А ты, Алексей, зачем кричал вчера птицу стрелять? — спросил Демьян Перегода.

— Затем, что гагара — птаха Агираша, — ответил толмач. — Он в камлании через нее морок на нас навел.

— Не верю я в твоего Агираша, Рожин, — сказал Ерофей Брюква. Кружку он держал меж ладоней, и руки его дрожали. Поднес к губам, отпил, расплескивая.

Все замолчали и удивленно уставились на недоверчивого стрельца.

— Ты что, Ерофеюшка, из-за горячки умом тронулся? — вкрадчиво спросил Васька Лис. — Или вчера весь день проспал с веслом в обнимку, как с ласковой бабой? По сторонам не смотрел, ничегошеньки не видел?

— Ну, заплутали в тумане, берега попутали, и что? — Брюква повысил голос, говорил со злостью, его трясло. — Гагара над нами мелькнула, а вам со страху чертовщина примерещилась!

Мурзинцев вспомнил руки-щупальца, что хватали струг, поежился, но рассказывать про это не стал.

— А знаешь ты, что гагары тут не водятся? — спросил Ерофея Рожин, с любопытством рассматривая стрельца.

— Ну, спутала дорогу одна по глупости, и что с того?! — взвился Ерофей, словно его обидели.

— Откуда ты такой неверующий взялся? — вставил Недоля, скривившись. — Ты, может, и в Бога не веруешь?

— На мне крест, в Бога верую!

— Ежели в Бога веруешь, отчего козни сатанинские не замечаешь? — спросил пресвитер, внимательно глядя на Брюкву. — В Писании сказано: после крещения Иисус удалился в пустыню и постился сорок дней, и явился ему диавол и искушал голодом, гордыней и верой. Разумеешь? Вера — то не кошель с золотом, коий раз нашел и он всегда при тебе. Веру каждый день в себе крепить надобно. В борьбе с нечистой силой мы веру и закаляем, молитвами ее, аки цепями, стягиваем. Как же ты бесов воевать будешь, коли ты сквозь них смотришь и очи твои слепы остаются?

Ерофей Брюква ничего не ответил, он смотрел в кружку, почти пустую, глаз не поднимал. От горячего взвара его немного разморило, озноб отпустил, но стрелец все равно сидел насупившийся, несогласный. Мурзинцев разглядывал его и понимал, что Ерофей противился не их доводам, а самому себе. Страх не позволял Брюкве поверить в очевидное, довериться своим глазам. Стрелец Брюква прятался за несогласием, потому как был не в силах принять ужас произошедших событий. Проще сказать себе, что бесов нет, потому что если они есть, то с ними придется бороться, как справедливо толковал отец Никон. А для борьбы нужна отвага, вера и сила. Наверное, и хворь к Ерофею прилипла не из-за сырости и прохлады первой летней ночи, а из-за этого страха, который поднимался из-под земли, исходил из дремучего вогульского ада. Мурзинцев вспомнил, как хотел отправить Прохора Пономарева с дьяком Полежалым в Самаровский ям, и осознал, что ошибался. Прошка боялся, ныл, но держался, а вот Ерофей — нет. Это Брюкву надо было отправить в Самаровский, от бесов вогульских подальше.

— Ерофей, ежели не хочешь дальше идти, дам тебе шлюпку. Воротишься в Елизарово и будешь нас там дожидаться, — тяжело произнес сотник; стрельцы озадаченно на Мурзинцева уставились, не понимая, откуда к нему такое решение пришло.

Рожин кивнул, соглашаясь с сотником, Брюква молчал несколько мгновений, ответил:

— Я с вами. Река узкая, стругом далеко не пройти. Куда вы на одной шлюпке…

— Смотри, больше предлагать не буду.

— С вами.

— Тогда выступаем, и так засиделись.