Василий надеялся положить этому предел, с одной стороны, всячески препятствуя дальнейшему расширению боярских вотчин, а с другой — оказывая от государства самую широкую помощь нуждающимся крестьянам.

Для более близкого ознакомления с крестьянскими нуждами он решил предпринять несколько поездок вглубь своего княжества и, в частности, — присмотреться к жизни тех общин, которые непосредственно граничили с боярскими владениями.

Обдумав, откуда начинать, Василий послал за Лаврушкой.

— Ты давно в своем селе не был? — спросил он, когда парень явился на зов.

— На минувшей седмице туды ездил, — ответил Лаврушка.

— Небось и в Бугры заглядывал, к своей Насте?

— То истина, княже: и в Бугры я наведался.

— Ну как, Настины родители теперь отдают ее за тебя?

— Еще бы не отдали! — самодовольно ответил Лаврушка, превратившийся уже в ладного и подтянутого воина. — Вот как закончу на посаде рубить избу, так и свадьбу справим. У нас уже все обговорено с Настей.

— Что же, давай вам Бог. А от меня будет вам к свадьбе подарок: конь да корова.

— Премного благодарны тебе, пресветлый князь! Без тебя николи не бывать бы нашему счастью.

— Ладно, оставим это, А сейчас ты мне вот что скажи: отстроилось уже ваше Клинково после того пожара?

— Давно отстроилось, княже. Сейчас куды лучше прежнего показывается.

— Ваша община, кажись, с вотчиной боярина Шестака соседствует?

— Точно, княже. Наказал нас Господь таким соседством…

— Чем же вам боярин не люб?

— Больно уж сутяжен. У его, должно, утроба из семи овчин сшита: что ни увидит, так и норовит заглотнуть. Да и другое есть…

— Что ж другое?

— Любит он народ кабалить. Доведет человека до нужды и сам же помощь предлагает. А у его лишь попользуйся чем, — после не вывернешься!

— Ну, добро, завтра поутру собирайся. Поедешь со мной, хочу я сам поглядеть, как Клинково ваше построилось.

И князи и власти милование, и заступление, и правду покажите на нищих людей, страха ради Господня.

Игумен Иосиф Волоцкий (XV в.)

К полудню следующего дня Василий в сопровождении Лаврушки и еще нескольких дружинников въезжал уже в село Клинково, новенькие избы которого были в беспорядке рассыпаны по пологому склону холма, спускавшегося к небольшой речке. На другом ее берегу поднималась стена векового леса, который широким полукругом охватывал земли общины. Клинково насчитывало десять дворов, но к нему были приписаны еще две близлежащих деревни, одна в три, другая в четыре двора. В те времена более крупные крестьянские поселения считались редкостью.

Изба клинковского старосты Ефима Робкина, рубленная на невысокой подклети, где в зимнее время помещались телята и свиньи, стояла в глубине довольно большого двора, по одну сторону которого находился овин, а по другую сарай и конюшня. За избой, ближе к берегу реки, на участке, который летом служил огородом, виднелась небольшая закопченная банька, а возле нее — огромная куча дров, заготовленных на зиму.

Когда Василий и его спутники въехали во двор, сюда уже сбегались со всего села люди, узнавшие высокого гостя. Староста, несмотря на мороз, выскочивший из избы в одной рубахе, растерянно кланялся князю и от волнения не мог вымолвить слова.

— Ну, здравствуй, старик, — улыбаясь, сказал Василий. — Чай, узнал меня?

— Как мне тебя не узнать, батюшка-князь! — воскликнул староста, обретая дар речи. — Кабы не доблесть твоя да не помога, на эвтом месте ничего бы ноне не было, окромя пустого пожарища! Век того не забудем, как ты нас от брянцев отбил.

— Ну, то дело давнее. А ныне каковы у вас дела?

— Все слава Богу, твоя княжеская милость. Село, вишь, отстроили, урожай сняли добрый, чего ж нам еще? Да ты зайди в избу погреться-то, не побрезгай нами, батюшка!

В избе было темно и дымно, так что, войдя в нее, Василий сперва ничего не видел, кроме слабо мерцающего огня лучины. В то время труб в деревнях не делали, все избы были курными, и дым из печи вытягивался в небольшое волоковое окошко, проделанное в стене и снабженное заслонкою. Значительная часть дыма оставалась при этом внутри, клубясь под потолком целыми облаками.

Освоившись немного с темнотой, Василий огляделся кругом. Помещение представляло собой одну общую горницу, аршин восемь в длину и шесть в ширину, с деревянным полом. Закопченные бревенчатые стены были проконопачены мхом и паклей, а небольшое световое окно затянуто бычьим пузырем. Слева от печи стоял большой, грубой работы стол и пара таких же скамей, а вдоль всей стены тянулась полка с кухонной утварью. Справа шли широкие полати, занимавшие добрую треть горницы. Они составляли как бы внутренний второй этаж, служивший спальней всему семейству. Под полатями Василий увидел какие-то кадки, мешки, связки кож и множество иной хозяйственной рухляди. Тут же висели веники и пучки сухих трав, составляющие домашнюю аптеку. Среди всего этого добра разгуливало вдобавок несколько кур.

Хозяйка, хлопотавшая у очага, и двое парней, сидевших на лавке, при входе князя отвесили земные поклоны.

— Мои молодшие, — пояснил староста, кивнув в сторону парней, — старшие-то уже своими семьями живут. Ну, старуха, поднеси дорогому гостю меду!

— Погоди, хозяин, — сказал Василий. — Вашего меду я с охотой отведаю. Но ведь время полуденное, а вы, небось, гостей не ждали. Так позвольте и мне вас кой-чем попотчевать. Да зови и других в избу, чтобы хоть по одному человеку от каждого двора было. Заодно и побеседуем.

Лаврушка принес торбу, из которой извлек объемистую сулею с водкой, копченого гуся, окорок и большой кусок жареного мяса. Пока он с помощью хозяйки резал и раскладывал еду на столе, изба наполнилась народом.

Крестьяне пили охотно, но есть при князе стеснялись и на вопросы отвечали односложно. Только лишь после второй-третьей чарочки робость их стала понемногу рассеиваться. Заметив это, Василий начал наводить разговор на то, что его интересовало.

— Сколько же у вас всего земли? — спросил он.

— Орамой землицы у нас наберется чуть поболе от тысячи шестисот четей[31], — подумав, ответил староста. — Ну, окромя того, имеются, вестимо, луга и лес. Помаленьку его подсекаем и тоже запахиваем.

— А мужиков сколько в общине?

— С парнями и отроками у нас в Клинкове мужских душ тридцать восемь, в Гавриловке шестнадцать да в Лесках десять.

— Стало быть, пахоты выходит, почитай, по двадцать пять четей на душу?

— Ну, энто как сказать… Колись так было. А ноне кто как преуспел, у одних больше стало, а у иных и вовсе меньше. Есть у нас, к примеру, безлошадные, так куды же им по двадцать пять четей?