Карл, как и задумал, по-прежнему вел их на северо-восток. Его учили, что идти на север означало идти во тьму, а идти на юг к Средиземному морю означало идти к свету. Безусловно, само солнце описывало круг над плоской равниной земли именно на юге! Как же так получалось, что далеко на севере преобладал этот неземной свет?

Виллехад, сосредоточенный на том, чтобы проповедовать слово Божье вождям, выходившим приветствовать короля франков, не мог ему этого объяснить. Точно так же эти балтийские варвары ничего не могли сообщить Карлу о неуловимом Витукинде.

И все равно он продолжал двигаться вперед сквозь ветер и туман. В известном смысле все это Карлу казалось знакомым, словно он когда-то жил в этой мрачной стране. Адальгард напомнил ему о том, что франки в свое время обитали здесь, на побережье.

И тогда всадники Карла привели его к странному предмету. Над водной поверхностью заболоченной бухты выступала голова дракона, вырезанная на деревянном носу пустого баркаса, так глубоко засевшего в тростнике, что под ним с трудом можно было увидеть воду. Управлявшие этим судном, кем бы они ни были, исчезли.

Спешившись, Карл попробовал воду, соленую на вкус. Под ногами он чувствовал, как земля переходит в воду. И Карл припомнил слова менестреля, который говорил, что ему следует искать «вдалеке, где кончается земля, а воздух и морская вода сливаются вместе». И конечно, все остальное скрыто от его глаз в тумане!

Неужели Витукинд был в этом баркасе с драконом?

Повернув на восток, Карл достиг разлившейся Эльбы. Он знал, что это восточная граница страны саксов. За рекой на своих пашнях жили только дикие славяне.

Вверх по течению Эльбы Карл повел свои боевые отряды. Он решил, что после покорения саксов эта река станет восточной границей его владений. В конце лета, направляясь домой, он вспомнил о корабле с головой дракона, забравшемся так далеко в глубь страны. Безусловно, покинутое судно – это какой-то знак, но, что означал, было неизвестно.

Ехавший рядом задумчивый Ангильберт напевал стихи, смысла которых Карл не мог уловить. Его раздражала латынь, которую он не понимал.

– Regis regum rectissimi[17], – бормотал Ангильберт. – Справедливый король, близок день господства. День гнева и возмездия, день завес и теней.

Карлу казалось, что его товарищи воспевают поход к дальней границе Саксонии.

– Ужаснее грома и страшных мук, когда женщины перестают любить, когда потухают страсти мира и человек с человеком перестает бороться.

Тут Карл узнал песню ирландца Колумбана о Судном дне Господа.

Он достиг Рейна в том месте, где серая река сужается, зажатая горными вершинами, одна из которых имеет форму головы дракона и называется Дракенсберг (Драконья гора). И там наконец он услышал вести о Витукинде.

Пока Карл рыскал на восточной границе, саксонский вождь поднял восстание на западе. По возвращении Карла домой все стало тихо и спокойно. Однако Витукинд опередил его у Везера.

Итак, тайна вождя-невидимки отчасти перестала быть тайной. Витукинд всегда скрывался в далеких, надежно защищенных убежищах, куда разведчики и гонцы доставляли сведения о передвижениях франков. Из своего укрытия Витукинд приказывал, где саксам атаковать франков, а где – пребывать в мире. Вождю саксов сообщали о каждом маневре Карла, тогда как сам он оставался в убежище. Вытащить Витукинда из его твердыни представлялось нелегкой задачей. Несмотря на то что саксы, казалось, покорились его власти осенью 780 года, Карл больше не верил, что они намерены сохранить мир. Они будут воевать до тех пор, пока он не уничтожит Витукинда.

И вдруг, когда, казалось, все требовало присутствия Карла на Рейне, он покинул Вормс, чтобы отпраздновать Пасху в Риме.

Монастырские хроники рассказывают, что именно делал Карл в том году в Риме, но не объясняют, зачем он это делал. Однако известные факты его путешествия, будучи сопоставлены друг с другом, укладываются в определенную схему поступков Карла, не совсем четкую, но узнаваемую. И эти поступки обнаруживают перемену в его планах.

По всей видимости, король франков и лангобардов, он же – «римский патриций», отправился на увеселительную прогулку. По крайней мере, так он считал. Взяв с собой лишь часть войска, Карл спокойно ехал вместе с Хильдегардой, малышкой Гизелой и юными сыновьями, Карл Оманом и Луи, направляясь к Павии, где он осмотрел дворцы и насладился горячими банями. Безусловно, Карл не ожидал никакого конфликта, за исключением разве что вежливых разногласий, о чем он письменно уведомил папу Адриана. Дело в том, что Карл, всегда обращавший особое внимание на значение слова «титул», сам для себя решил, что означают слова «римский патриций».

Этот титул, дарованный королю франков, мог быть просто жестом вежливости со стороны прежних понтификов. Однако теперь Карл считал, что он означает «защитник», а следовательно, «временный повелитель римлян».

Именно он, а не Адриан будет править разрозненными итальянскими областями.

Однако решительный Адриан вряд ли представлял себе Карла в роли властителя Италии.

«Мы молимся за тебя, любимый сын, – писал папа, – чтобы ты помнил свою исключительную доброту по отношению к нам, когда ты спешил к порогам храмов Святых Петра и Павла. Тогда ты сказал нам, что не гонишься за золотом, драгоценными камнями или титулами. Ты говорил, что ты и твоя Богом хранимая армия терпит трудности только для того, чтобы восстановить власть церкви Святого Петра, прославить саму святую церковь и убедиться в нашей собственной безопасности».

Но сам Карл через своих посланцев узнал, что есть непримиримые города, вроде Равенны, смутьяны герцоги, в лице Беневента, дальние поселения, вроде венецианских островов. Он также понял, что все эти границы, носящие его имя, находятся, как правило, вдали от столицы и центра христианства.

Очевидно, Карл, приняв такую точку зрения, действовал как настоящий римлянин… На это дипломатичный, но твердый Адриан отвечал: «Достоинство твоего патрицианского духа мы честно и верно поддержим… Ты держишься и ведешь себя как святой Петр, и твои послания должны быть ясными, четкими и безоговорочными, как обычно».

Адриан также представил «дар Константина», документ, оказавшийся подделкой, но во времена Карла считавшийся подлинным. Именно руководствуясь этим документом, император Константин, явившись в храм Святого Петра, предъявил права на большую часть Италии.

Не желая состязаться с Адрианом в словесном споре, упрямый Арнульфинг заявил, что якобы в портах Италии содержатся христиане, которых должны продать в рабство сарацинам. Под этим подразумевалось, что король франков имеет силу и власть в морских портах.

– Никогда ничего не делай без нашего согласия, – огрызнулся в ответ Адриан на вызов своего грозного противника. Действительно, эти отвратительные греки вели торговлю на побережье Ломбардии. – У нас нет ни кораблей, ни моряков, чтобы сражаться с ними… Но до нас дошли вести, что сами лангобарды страдают от голода и отдаются в рабство, чтобы не умереть. Другие их соплеменники по собственной воле нанимались рабами на греческие корабли, чтобы выжить.