Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я посмотрела на свое отражение в хрустальной вазе. Оказывается, в спешке я приняла привычную для себя форму, которую давно не использовала: ярко-фиолетовая виноградина…
Значит, больше всего на свете Феникс ненавидит виноград… Я почувствовала себя порванным бумажным фонариком на ветру.
Феникс зашевелился и нетерпеливо потянул за край одеяния, словно его мучил жар. При этом бормотал что-то бессвязное: видимо, сон не приносил ему покоя. Я помнила, что во хмелю он на долгое время теряет над собой власть и не узнает меня, поэтому смело вернула себе человеческий облик и подошла к кровати.
В спальне тускло горели свечи. Отсветы пламени плясали у него на щеке, оставляя вторую половину лица в полумраке. Хмель окрасил его влажные губы в цвет киновари, черные вразлет брови напоминали два решительных штриха тушью и придавали лицу слегка утомленный вид. След от укуса исчез.
Я склонилась над мужчиной и присмотрелась как следует. Так люблю я его или ненавижу? Если ненависть ни при чем, зачем тогда убила его? Почему мне потом было так больно? Почему от этой боли мне не хотелось жить? Из-за проклятья склоненной головы? Но… если я его любила, как все вокруг утверждают, почему решилась на убийство? Я сотню лет проводила подле него дни и ночи, не испытывая никаких чувств. Столетиями он говорил мне много непонятных слов, которые совершенно меня не трогали. Он столько раз целовал меня, а однажды, опьянев, занимался со мной парной культивацией… И все же я так и не впустила его в свое сердце. Как же я умудрилась влюбиться в Феникса спустя мгновение после его смерти? А теперь еще эта помолвка с принцессой Суй Хэ…
Внезапно он открыл глаза и уставился на меня оцепенелым взглядом. Ни один из мерцавших в комнате огоньков не отражался в его зрачках. Застигнутая врасплох, я не смела сдвинуться с места. Но он просто посмотрел на меня и спустя мгновение снова закрыл глаза. Я припомнила, что в прошлый раз, будучи пьян, он вел себя так же: просыпался, но не осознавал, что происходит вокруг.
Его губы зашевелились и сомкнулись, словно он пытался что-то сказать. Мне стало любопытно, и я склонилась поближе. Вслушиваясь и наблюдая за движением губ, я разобрала два слова: «Воды…
пить…» Должно быть, после вина у него пересохло во рту.
Я бессознательно сотворила чашку ароматного чая, затем, придерживая затылок, приподняла голову Феникса, поднесла к его рту чашку и плавно наклонила. Но тот плотно сжал губы, и капли чая соскользнули с уголков его рта и скатились, оставив после себя бледное пятно. Я несколько раз повторила попытку, но так и не смогла влить в его рот ни капли чая. Меня охватило раздражение. От безысходности я набрала в рот немного чая, приникла к его губам, заставила разомкнуть зубы и по капле перелила в его рот.
Едва я отстранилась от Феникса, как его опущенные ресницы слегка задрожали. Я уже хотела поставить чашку, но его губы снова зашевелились. «Воды… пить…» – снова прочла я по губам. Во второй раз я набрала в рот чая и собралась напоить его, раздвинув языком ослепительно-белые зубы, как вдруг в мой рот стремительно проник его язык, переплетясь с моим. Я замерла, хотела отшатнуться – и не успела.
Его язык нес с собой дурманящий аромат хмеля. Привкус османтуса покалывал кончик языка, вонзаясь подобно шипам. Он смешался с моим дыханием, слился с ним в единое целое, не давая шанса ни уклониться, ни убежать. Чай во рту превратился в вино и пролился, растекаясь во все стороны, пьяня и туманя разум.
Рука Феникса сжала мой затылок. Ледяная ладонь на ощупь напоминала темную сталь [83]. Я задрожала и пришла в себя. Оттолкнувшись от его груди, попыталась подняться, но его вторая рука уже крепко обхватила меня за спину. Я пробовала вырваться, но только привела в беспорядок его и свою одежду.
Его одеяние распахнулось, обнажив белокожую грудь. При виде крепких упругих мышц мое лицо запылало. Я в смятении закрыла глаза, однако успела заметить инистый ромбовидный шрам длиной два чи, под углом устремленный к самому центру груди. Шрам напоминал магическую печать и бередил память. Сердце защемило от боли. Я протянула руку и прикоснулась к бледному рубцу.
Феникс нахмурился, не открывая глаз. Мне в лицо повеяло духом неутолимой, не терпящей возражений ярости. Я застыла в испуге. Он отпустил мой затылок, и его рука заскользила по моей одежде. Сильные пальцы продвигались вниз цунь за цунем, и пуговицы покатились по полу.
Он погладил мою поясницу, не спеша взбежал кончиками пальцев вверх по позвоночнику, провел рукой по плечу и замер. Когда он сжал мою грудь, я услышала, как под его ладонью, замирая, стучит мое сердце.
Его хмельное дыхание с нотками беспощадной сладости коснулось моего лба. Застыв в неподвижности, я едва переводила дыхание. Пальцы на ногах напряглись. Сознание на миг обрело ясность. Вслед за этим небо и земля пошли кругом, и он придавил меня тяжестью своего тела.
Облизав пересохшие губы, я обняла его за шею и поцеловала. Его губы ласкали мое тело, постепенно спускаясь вниз от кончика языка до самых стоп: осторожно, но не бережно, чувственно, но не нежно. Он целовал и гладил меня, его губы жгли, как мировой пожар, и пьянили дурманом. Я обняла его за плечи и обвила ногами, точно пытаясь согреться. Спустя мгновение наши разрозненные вздохи сплелись в единую ткань. Два тела тесно окутала сеть, словно мы никогда не существовали порознь, нас не разделяла жизнь и смерть, не терзали сомнения в любви и ненависти. Наши сердца сблизились, они бились с разной частотой и все же льнули друг к другу.
Он вошел в меня с силой, от которой перехватило дыхание. В тот же миг вокруг повисла тишина, будто кто-то решительно оборвал игру на цине. Спустя мгновение струнные зазвучали снова. Звенела сталь, и мчались кони в доспехах, бушевало пламя войны, дымился порох, грохотали барабаны, трубил горн, гремели подковы и воинственный клич, шум битвы нарастал, пока не поглотил меня полностью… вовек связав нас воедино…
Не понимая, сколько времени прошло, я упала ему на грудь, взмокшая от пота. Его спящий лик был непостижимо прекрасен. Склонив голову, я бросила взгляд на белесый ромбовидный след на его груди. Чувствуя, что мое сердце тонет, не в силах