Балинт рвет газету.

(Достает другую газету.) И эту!

Б а л и н т (обиженным тоном, вставая с места). Я не собираюсь паясничать.

К а р о й. Я хотел лишь доказать тщетность твоей ярости, в ней нет никакого смысла. Газета вышла тиражом в тридцать тысяч экземпляров. (Снова сует газету в карман.) Весьма вероятно, что ее прочтут и в прокуратуре.

Ш а н д о р. Что ты намерен делать?

Б а л и н т. Как-нибудь переживу.

К а р о й. Вот так-то лучше.

Б а л и н т. Все же покажи мне еще раз газету.

К а р о й. К чему тебе терзаться?.. Впрочем, на, бери!

Явление одиннадцатое

Т е  ж е  и  Ю л и я.

Из ванной выходит  Ю л и я, она выглядит свежей и миловидной.

Ю л и я. Доброе утро… А может, добрый вечер? Все в голове перемешалось. Здравствуйте… Хорошо, что зашли. (Балинту.) Что пишут в газете? Что-нибудь интересное?

Б а л и н т. Ничего, Юлика… Ничего особенного. (Возвращает газету Карою.) Победные реляции с фронтов. Всюду одни победы.

Ю л и я. Будем упаковывать вещи или останемся?

Б а л и н т (гостям). Вам, случайно, не нужна прекрасная квартира? Мне она, увы, не сулит ничего хорошего.

К а р о й. В таком случае придется тебе переселиться в мир иной, потому что в этом мире ныне никто ничего хорошего не сулит.

В и к т о р. А ты попытайся его изменить! Начни с этой квартиры… Обзаведись обстановкой в стиле рококо… (Юлии.) Ванна освободилась?

Ю л и я. Да. Пожалуйста.

В и к т о р. Благодарю. (Уходит.)

Явление двенадцатое

Т е  ж е, без Виктора.

Б а л и н т. Мне даже шторы не на что купить… Голые стены, на которых прежде висели картины, и то насмехаются надо мной — у господина директора, мол, на этом месте висело полотно Меднянского{13}, но он увез его с собой. Здесь была картина Сени{14}, а тут Риппль-Ронаи{15}…

К а р о й. Ты ошибаешься! Здесь висели грубые имитации, безвкусная мазня. А мы повесим подлинные произведения искусства.

Б а л и н т. Когда?

К а р о й. Сейчас. Я буду вешать, а ты налей нам по чарке вина.

На каждом темном квадрате стены, где прежде висели картины, Карой надписывает углем имя художника: Деркович{16}, Пикассо, Гулачи{17}.

Ю л и я. Не обессудьте, но я не очень люблю Гулачи.

К а р о й (шутливо). Слушаюсь, сударыня, извольте, если вам угодно, мы можем заменить его Чонтвари{18}.

Ю л и я (радостно хлопает в ладоши). Обожаю Чонтвари. Я всегда мечтала об огромной картине Чонтвари на огромной стене…

К а р о й. Нет ничего проще. Вот огромная стена. (Надписывает на стене имя Чонтвари.) А вот и полотно Чонтвари на ней. Ведь вы изволили мечтать именно о такой картине?

Ю л и я. В сумеречном освещении она будет восхитительна. От нее как бы исходит свет.

Б а л и н т. Когда за окном совсем стемнеет, мы сядем перед ней, Юлика, и будем любоваться игрой красок во мраке зимней ночи.

К а р о й. У меня еще есть великолепные восточные ковры. Возлежать на них одно удовольствие. Вот этот темно-бордовый бухарский подойдет вам? (Рисует на полу прямоугольник ковра.)

Ю л и я. Да. Пусть он будет большим, чтобы мы все на нем уместились.

Ш а н д о р (зажигая спиртовку под кофеваркой). Выпьем…

Из ванной доносится голос Виктора, он поет арию из оперы Пуччини «Богема».

В с е (смеются). Богема!..

Б а л и н т. Он измывается над вами! Черт бы его побрал! Мы только было собрались спеть «Марсельезу», а он тянет «Богему». Это он про нас! Понимаете? Что мы — богема, и все тут! Не хочу больше этого слышать! (Уходит.)

К а р о й. Пойдем и мы, надо еще обставить другие комнаты.

Все уходят.

Явление тринадцатое

С у д ь я  с  ж е н о й  и на какой-то момент  В и к т о р.

Несколько мгновений сцена пуста, Виктор продолжает петь в ванной. На спиртовке начинает закипать кофе. Входят  с у д ь я  и его жена  М е л и т т а. На судье смокинг, Мелитта в вечернем платье. Они останавливаются в растерянности.

С у д ь я. Кажется, мы ошиблись адресом.

М е л и т т а. Не беда. (Прислушивается.) Это моя любимая опера. (Подпевает Виктору.)

С у д ь я. Я убежден, что мы попали в чужой дом. Прошу вас, перестаньте петь.

М е л и т т а. Неужели вы думаете, мой дорогой, что, попади мы туда, куда шли, я запела бы на пороге? Стараюсь спасти положение, вот и все. (Продолжает напевать.)

С у д ь я. Уйдем, пока не поздно.

М е л и т т а. Теперь уже поздно. В передней мы наткнемся на горничную, и она может нас принять за жуликов. (Продолжает напевать.)

С у д ь я (нервно). Прошу вас, Мелитта, перестаньте! Вы же прекрасно знаете, у меня голова трещит.

М е л и т т а. Это другое дело.

С у д ь я. Я абсолютно уверен, что это не та квартира. Возможно, этажом выше, а может, и ниже… Но эта явно не та… К тому же нас приглашали на ужин, а тут уже готовят кофе. Следовательно, они или поужинали, или…

М е л и т т а. Прекратите, прошу вас. От ваших логических рассуждений положение отнюдь не прояснится, а станет еще более невыносимым, да к тому же и голова у вас разболится еще больше.

С у д ь я. У меня начинается головная боль, когда вы мне возражаете, да еще от пения. Дайте же мне разобраться.

Мелитта жестом показывает, что больше не произнесет ни звука.

Расположение комнат совершенно то же, но вот обстановка стала куда скуднее, чем в последний раз.

М е л и т т а. Прошу вас прекратить следствие. Это не приведет ни к чему хорошему. Мы попали куда надо. Вот и корзина цветов, которую мы послали супругам Залавари.

С у д ь я. Браво! Я, не колеблясь, сразу же назначил бы вас судебным следователем! Все верно. Теперь и мне стало ясно… Значит, в ванной поет Залавари. (Озадаченно.) Вот только непонятно, при чем тут кофеварка? Ну, да ладно… (Идет к двери в ванную и стучит.) Сервус, Ричи!..

В и к т о р (приоткрыв дверь, высовывает голову). Привет… Что вам угодно?

Судья с изумлением смотрит на полуобнаженного незнакомца.

М е л и т т а. Мы хотим вас попросить, перестаньте, пожалуйста, петь.

С у д ь я. Понимаете, у меня болит голова.

В и к т о р. Пожалуйста. (Закрывает дверь.)

М е л и т т а. Видите! Я же говорила вам — не доискивайтесь!

С у д ь я. Нам не следовало сюда приходить. Не следовало… Я же говорил, не надо идти…

М е л и т т а. Вы говорили, Лала, что нам не следует идти к Залавари, но ведь это не Залавари. Будьте логичны.

С у д ь я. Это я должен быть логичным? Будьте сами логичной. Я встаю в шесть утра. У меня ежедневно по три судебных заседания, а в ветреную погоду у меня вдобавок начинается мигрень. К тому же я терпеть не могу Зала…

М е л и т т а (перебивая). Можете спокойно договаривать. Там, где на стене написано имя Пикассо, семейства Залавари быть не может.

Виктор в ванной начинает насвистывать.

С у д ь я. У меня голова раскалывается от боли. Уйдем отсюда.

М е л и т т а. Подождем. Вот разгадаем загадку, и мигрень вашу как рукой снимет.

С у д ь я. И хоть бы один стул найти… посидеть…