— Да, и еще очень не любит, если кто-нибудь путает его имя и отчество. Я как-то его случайно Брониславом обозвал, так он потом со мной месяц не разговаривал.

— А потом? — с интересом спросил я.

— Потом еще не наступило, — ответил Трофимов. — Это было как раз месяц назад.

— Остальные двое тоже с прибабахом?

— В каком-то смысле. Штурман у нас параноик. Ему все время кажется, что за нами следят. Поэтому первое время он будет относиться к тебе с подозрением. Не обижайся, он поначалу со всеми так. Зовут его Лучников Олег Борисович, но мы зовем его просто Лоб. Тебе, конечно, лучше пока так его не звать — он может обидеться. Нет, он точно обидится. И возненавидит тебя на всю жизнь.

— Петя, — спросил я с надеждой, — ты же сейчас шутишь? Ну, что все они такие? Или, во всяком случае, утрируешь?

Трофимов мрачно посмотрел на меня.

— Если бы. Напротив, я честно стараюсь предупредить тебя обо всех подводных камнях. Мне вот в свое время никто ничего не объяснил — так знаешь, сколько я себе шишек набил?

Он поднялся с дивана, с хрустом потянулся и прошелся по номеру.

— Ты пойми, Динь. Здесь у нас работа довольно нервная. Это тебе в Москве могли на уши лапшу навешать — мол, ничего сложного, там потрындишь, здесь потрындишь, и спи-отдыхай. На самом деле все гораздо серьезнее.

Петя на мгновение замялся — мне показалось, что он хочет что-то мне рассказать, но никак не может подобрать подходящих слов.

— Рейсы у нас… небезопасные. Летаем иногда в такую глушь, где белого человека-то сто лет не видели. А там, знаешь, народ всякий встречается. Иной раз наставят на тебя автомат, по-своему что-то лопочут — а ты стоишь и гадаешь, сразу тебе пулю в башку засадят или чуть погодя. А на такие стрессы все реагируют по-разному.

— Погоди, — перебил я, — вы же вроде гуманитарные грузы возите? Вас же, по идее, на руках должны носить. При чем здесь автомат?

Трофимов вздохнул.

— Знаешь анекдот про поручика Ржевского и охоту на страусов?

Я кивнул:

— Это там, где Ржевского спрашивали, зачем австралийские аборигены себе голову бреют?

— Вот-вот. Помнишь, что он отвечал? Дикари-с, мадам.

Мы помолчали.

— Ладно, едем дальше. Крайний член экипажа — радист Харитонов Владимир Владимирович. С этим на первый взгляд все в порядке. Душа нараспашку, вроде меня. Только со мной откровенничать можно, а с ним — не советую.

— Почему?

Вместо ответа Петя выразительно постучал костяшками пальцев по краю стола.

— Такие в каждом экипаже имеются. Надо же начальству знать, что творится в коллективе.

— А ты не думаешь, что я тоже могу быть?… — Я повторил его жест.

— Не, — отмахнулся Трофимов, — зачем им сразу два барабанщика на борту. В общем, я тебя предупредил. Ты ж у нас на испытательном сроке?

— Ну да, до пятнадцатого января.

— Вот эти две недели будь особенно внимателен. Харитонов будет тебя прощупывать, может, даже провоцировать. Если хочешь остаться на этой работе, не давай ему поводов накапать на тебя в Первый отдел.

— Спасибо, Петя, — искренне сказал я. — Я постараюсь.

— Так, — он озабоченно взглянул на часы, — инструктаж вроде закончен. Через полчаса у нас встреча с Кэпом, то бишь с Леонидом Ивановичем Дементьевым. Я бы посоветовал тебе постараться ему понравиться, но это бессмысленно: ты ему все равно не понравишься.

— Почему это?

— Ему никто не нравится. Впрочем, он не девушка, а ты не червонец.

Общая камера городской тюрьмы Саламанки представляла собой помещение длиной в двадцать и шириной в десять шагов с единственным узеньким окошком под самым потолком.

До моего появления в ней содержалось одиннадцать человек; я оказался двенадцатым.

Впрочем, все это я узнал только следующим утром.

Начальник караула не обманул: меня действительно снабдили сухим набитым соломой тюфяком. С этим тюфяком под мышкой я и перешагнул порог своего нового жилища.

Была глубокая ночь, и обитатели камеры крепко спали. Стражник посветил мне лампой — я увидел лежавших вповалку грязных и оборванных людей, сопевших и храпевших на плотно утрамбованном земляном полу. Места, куда можно было положить матрас, я не обнаружил.

Стражник, однако, не колебался ни минуты. Он с размаху пнул ближайшего оборванца сапогом под ребра, и тот мигом перекатился на бок, навалившись на своего соседа и освободив небольшой участок пола. Тюремщик проделал то же самое с другим заключенным, и тот так же безропотно подвинулся к стене. Удивительно, что ни один из узников, несмотря на то что пинки были весьма чувствительными, даже не проснулся!

— Располагайтесь, сеньор, — буркнул стражник, указывая мне на освободившееся место. Я бросил туда свой тюфяк и лег на спину, закинув руки за голову. Мой конвоир вышел, закрыв за собой дверь; я слышал, как в замке со скрежетом повернулся ключ. Стало совсем темно.

И в ту же минуту в окружавшей меня темноте послышались шорохи, покашливания, неразборчивый шепот. Кто-то невидимый дотронулся до моей щеки, быстрые пальцы пробежали по пуговицам колета, сноровисто забрались в карман…

Я перехватил руку наглеца, заломил ее тем же приемом, что ко мне самому применил давеча фамильяр, и удовлетворенно услышал придушенный крик раненого зайца.

Невидимки отпрянули. Кто-то чиркнул кресалом, во тьме вспыхнул слабый желтый огонек. Его тусклый свет выдернул из тьмы кошмарные рожи, всклокоченные бороды, яростно блестящие глаза.

— Ты чего кричишь, Гнида? — прошипел обладатель самой чудовищной физиономии. Был он крив на один глаз, со свернутым набок крючковатым носом и жуткого вида дырой в правой щеке.

— Так ведь он мне палец сломал, чтоб его на том свете черти в кипятке искупали! — жалобно простонал тот, кого назвали Гнидой, — мелкий, чернявый, похожий на цыгана паренек, тряся пострадавшей рукой. — Покажи ему, Эль Торо[17], кто здесь главный!

— Сейчас я вырву ему глаза, — зарычал Эль Торо, угрожающе растопырив пальцы.

Честно говоря, я был готов к подобному приему. Мне, как будущему правоведу, было известно, какие нравы царят в городских тюрьмах, где содержатся разного рода воры, разбойники и прочий сброд. Поэтому угроза Эль Торо не произвела на меня того впечатления, на которое он, несомненно, рассчитывал.

— Попробуй, — спокойно сказал я, отбрасывая в сторону его руку. — И завтра инквизиторы заберут в Вальядолид не только меня, но и тебя.

— Почему это? — опешил кривой громила.