Господи, что она здесь забыла? К чему ей ненужные волнения и страхи? У нее не было ни малейшего желания распутывать клубок семейных неурядиц. Пусть ими занимается кто-то другой… Она отказывается иметь с ними дело. Да еще… с таким человеком, как Лаки Дюсе.

Из глаз вопреки ее воле потекли слезы. Сил остановить их у нее не нашлось, и они крупными горошинами катились по щекам.

Лаки смотрел на нее, и на его лице застыло выражение, близкое к ужасу. Женские слезы неизменно приводили его в панику. Он мог поцеловать ее, мог с ледяным спокойствием наблюдать, как она злится, но слезы… Господи! Это ведь настоящие, а не притворные слезы, и она точно не хочет, чтобы он их видел. Она стояла к нему спиной. Плечи ее были напряжены. Было видно, что она тщетно пытается сдержать плач. Чувствуя свою полную беспомощность, Лаки уперся сжатыми кулаками себе в бока. Перед его мысленным взором вновь предстал ее образ – Серена Шеридан стоит на причале у лавки Готье. Ему вспомнилось, как кровь отлила от ее лица, стоило ей бросить взгляд на его пирогу. В том взгляде угадывалась некая внутренняя хрупкость, незащищенность. Вот и сейчас она выглядит точно так же. Словно в ее душе что-то хрустнуло, и окружающему миру предстала ее истинная суть.

Вопреки самому себе, Лаки не мог не проникнуться к ней сочувствием. Ибо по собственному опыту знал, что это такое, когда душевные силы оставляют тебя и твой внутренний мир наполняет темнота, словно волна холодных черных чернил. И неважно, сколько раз он говорил себе, что не станет в отношениях с ней заходить за рамки чистой физиологии, не допустит духовной привязанности. Неважно, сколько раз он убеждал себя в том, что она ему безразлична. Он не мог закрывать глаза на такие мучения.

– Послушайте… – сказал Лаки и, приблизившись к Серене, встал прямо у нее за спиной и положил ей на плечо руку. Когда же Серена дернула плечом, убирать ее не стал. – В чем дело, cherie? Неужели я вас так напугал? Честное слово, я не хотел. Просто я не люблю заходить через переднюю дверь. Знаете, это старая привычка, и она не раз спасала мне жизнь. Она и на этот раз избавила меня от изрядной шишки на голове, – добавил он и мыском ботинка подтолкнул валявшийся на полу подсвечник.

– Не в этом дело, – жалобно прошептала Серена и покачала головой, пытаясь сдержать слезы, которые, несмотря на все усилия, продолжали заливать ее лицо.

Она оставила всякие попытки цепляться за остатки гордости и была готова признать свое поражение. Потому что какой в этом смысл? Не лучше ли честно рассказать ему все? Может, если он выслушает ее, это поможет ей побороть живший в ее душе страх? Нет, конечно, возможно, после ее признания его отношение к ней изменится только к худшему, но какая ей, в принципе, разница? Что она при этом теряет? Кто он такой, чтобы судить ее?

– Все дело в этом месте. В этих болотах, – начала она и, смахнув с лица волосы, выглянула за дверь, в простирающуюся за ней темень. – Они до жути пугают меня.

– Поэтому вы и не вышли из дома, чтобы забрать свои вещи?

Серена кивнула:

– Наверное, вам это покажется странным, но я больше всего на свете боюсь выходить из дома в темноту.

– Почему? – спросил Лаки, делая шаг назад и убирая руку с ее плеча. – Скажите, почему вы так ненавидите эти места? Они кажутся вам чересчур грязными? Слишком дикими и первобытными? Они оскорбляют вашу утонченную натуру?

Он даже не пытался скрыть свой сарказм. Казалось, ей плеснули кислотой на обнаженный нерв. Серена резко развернулась и посмотрела ему в лицо, готовая испепелить его взглядом, хотя в глазах все еще стояли слезы.

– Прекратите! Я по горло сыта вашим извращенным снобизмом. Хватит унижать меня за то, что я предпочитаю жить в городе, имею постоянную работу и ношу аккуратную одежду. Вы же ничего не знаете обо мне! Вы понятия не имеете о том, почему я так ненавижу эти места!

– Тогда расскажите, – предложил он с плохо скрываемым вызовом. И в очередной раз мысленно попытался убедить себя в том, что она ему безразлична.

Серена облегченно вздохнула. Обхватив плечи руками, она вновь повернулась лицом к двери.

– Когда мне было семнадцать лет, я заблудилась в этих местах, – начала она, стараясь говорить как можно спокойнее. – Мы с сестрой и несколькими нашими друзьями приплыли сюда в лодке Гиффорда на пикник. Мы неплохо провели время на природе, затем устроились на поляне, чтобы перекусить. Я не знала, где мы находимся. Но парень, который управлял лодкой, уверял, что прекрасно ориентируется, и поэтому я не слишком переживала по этому поводу. Потом мы с Шелби поссорились. Из-за чего поссорились, я уже не помню. Потому что ссорились мы с ней постоянно – спорили по любому поводу, ругались из-за пустяков. Когда мы уже собрались возвращаться домой, я вспомнила, что забыла на поляне куртку, и пошла одна туда, чтобы ее забрать. Пока я ее искала, они уехали. Шелби уговорила парня, управлявшего лодкой, бросить меня там одну.

– Она оставила вас одну?! – произнес Лаки, чувствуя, как в нем закипает злость. – Вот стерва.

Серена небрежно взмахнула рукой, мол, что поделаешь.

– Это была лишь злая шутка. Сестра вряд ли подозревала, чем все обернется.

– Неужели? – не удержался от иронии Лаки.

– Нет, не подозревала. Конечно, не подозревала. Она просто надулась на меня и решила слегка попугать. Они уплыли на лодке, рассчитывая спустя какое-то время вернуться за мной, примерно через час, однако разразилась настоящая буря. Мир вокруг сразу же изменился. Небо, которое до этого было голубым, неожиданно сделалось черным, как ночью…

Перед мысленным взором Серены возникла картина того жуткого дня: облака, стремительно летящие над болотом под порывами ураганного ветра, серо-черные, со странными желтоватыми прожилками, похожие на цветной дым, поднимающийся в небо из сотни фабричных труб. Она хорошо помнила, как тогда, за считаные мгновения перед бурей, пах воздух. Не забыла она и оглушительные раскаты грома, и вспышки молний, распарывавших потемневшее небо.

– Затем пошел такой сильный и холодный дождь, что казалось, будто в землю вонзаются ледяные иглы. Гроза бушевала несколько часов, дождь лил не переставая. Даже когда гром и молнии прекратились, он все равно продолжал идти. Мне стало страшно. Я понимала, что никто не сможет спасти меня, никто не приплывет за мной на лодке в такую жуткую погоду. Я подумала, что, если бы мне показали правильное направление, я наверняка смогла бы найти обратную дорогу. Как выяснилось, я ошибалась.

Серена умолкла, не в силах продолжать рассказ о том, как ей было страшно идти вдоль бурных, как будто кипящих потоков, которые вели ее сначала в одном направлении, а потом вдруг в каком-то другом; как она бесчисленное количество раз была вынуждена сворачивать то в одну, то в другую сторону. При этом она не имела ни малейшего представления о том, идет ли в сторону дома или движется навстречу собственной гибели. Слова бессильны выразить тот ужас, который охватывал ее при мысли о необходимости провести ночь под открытым небом, причем в такую кошмарную непогоду, не имея ни пищи, ни теплой одежды, ни крыши над головой. Разве можно внятно и точно рассказать кому-то о том, что она чувствовала, сидя, сжавшись в комочек, на пне, когда к ней неумолимо подбиралась разбухавшая прямо на глазах темная вода, а вместе с водой подплыли три гадюки, вознамерившиеся найти прибежище от потопа на одном с ней пне.