— Пракс не тот человек, который прощает обиды. Он ведь может снова заковать тебя в цепи.

— Я заслужил свою свободу.

— Тогда не разбрасывайся ею, обижая человека, который служит ушами императора и его брата, Домициана.

При упоминании Домициана Атрет стиснул зубы.

— А еще Пракс ненавидит этих христиан, которые распевают перед смертью, — продолжал Серт. — Для него нет большей радости, чем охотиться за ними, он желает уничтожить их всех.

— А я‑то здесь при чем? — сказал Атрет, прекрасно понимая, почему Серт затеял этот разговор. — Единственная христианка, которую я знал, — это Хадасса, и сейчас она мертва.

— Тогда я советую тебе держаться подальше от всех христиан, которые только могут повстречаться на твоем пути.

Атрет тут же подумал о Рицпе, находившейся сейчас у себя, наверху. Если Серт знал, что она вдова, наверняка он пронюхал и о том, что она христианка.

Серт увидел, что его предупреждение возымело действие.

— Пракс уважает тебя за твою храбрость. Когда ты сражаешься, в тебе просыпается сердце льва, и он хочет оказать тебе большую честь. Предоставь же ему такую возможность. — Губы Серта слегка скривились. — Твой весьма невежливый отказ будет воспринят не иначе как обида.

— Тогда скажи ему, что лев до сих пор зализывает раны, которые нанес ему Рим.

Почувствовав обиду, Серт потер финик, который держал в руке.

— Стоит Праксу только заподозрить, что ты способствуешь распространению этого культа, ему достаточно будет щелкнуть пальцами — и ты снова окажешься в кандалах.

Атрет холодно посмотрел на него.

— А кто сказал, что я что–то распространяю?

Серт отправил финик в рот и аппетитно разжевал его. Запив его вином, он встал.

— Я вижу, ты злоупотребляешь моим расположением к тебе.

— Тебя это когда–нибудь останавливало?

Серт улыбнулся и покачал головой.

— Ох, Атрет, твоя гордость когда–нибудь тебя погубит.

— Моя гордость спасла мне жизнь. — Атрет встал. Допив вино, он со стуком поставил кубок на стол. — Но, пожалуй, ты прав. Я, наверное, засиделся в этих горах. Он прошел с Сертом через атриум в переднюю. — Праксу пока ничего не говори. Я подумаю над его приглашением и пришлю тебе свой ответ.

Серт решил не показывать своего торжества.

— Только не затягивай. Празднование через семь дней. — Когда они подошли к входной двери, слуга открыл ее перед ними. Серт пожал Атрету руку. — Ты победил всех врагов на арене, Атрет. Теперь пришло время узнать врагов за ее пределами.

— Я учту твой совет, — сказал Атрет, загадочно улыбнувшись. Но его глаза стали холодными, когда он наблюдал, как Серт прошел через передний двор, сказал что–то Галлу и вышел за ворота.

* * *

Рицпа услышала, как что–то разбилось о стену. Вздрогнув, она замерла и прислушалась. С того момента, как охранник сказал ей, что пришел Серт и что ей велено оставаться в своей комнате, она закрыла дверь и не переставала молиться.

Атрет кричал что–то невразумительное. Рицпе снова стало тоскливо, и она с тяжелым сердцем стала думать, что же произошло там, внизу, что так вывело германца из себя. Приходила на ум только одна мысль — ничего хорошего.

Кто–то дважды постучал в дверь. Глубоко вздохнув, Рицпа прошла через комнату и отодвинула засов. На пороге стоял Сила.

— Атрет хочет говорить с тобой.

— Сейчас? — что бы ни произошло внизу, было очевидно, что ей придется вынести на себе всю тяжесть происшедшего.

— Он сказал, чтобы ты оставила ребенка.

— На кого? На тебя?

Сила отступил на шаг назад.

— Он не сказал.

Рицпа взяла Халева. Обернув его в шаль и устроив у себя на руках, она пошла за Силой из своей большой комнаты по верхнему коридору. Дверь в комнату Атрета была открыта. Рицпа остановилась на пороге. Атрет повернулся к ней. Увидев ребенка у нее на руках, он выругался по–германски.

— Я же сказал, чтобы ты его оставила!

— Но его не на кого оставить, мой господин, — возразила Рицпа, не входя в комнату.

— Где кормилица?

— Хильда работает сейчас на кухне.

— Только не сегодня. Позови ee! — сказал Атрет, кивнув Силе. Стук кованых сандалий охранника эхом раздался по верхнему коридору. Атрет возбужденно прохаживался по комнате, что–то бормоча на своем языке. Белье с его постели было разбросано по полу. Он в сердцах пнул его.

Появилась запыхавшаяся Хильда. Рицпа развязала шаль и отдала Халева ей в руки.

— Он уснет, если ты уложишь его в кроватку, — сказала Рицпа и мягко коснулась ладонью руки женщины. — Не оставляй его одного.

— Хорошо, моя госпожа. — Кормилица перевела беспокойный взгляд на Атрета и ушла. Сила отступил на шаг назад, чтобы дать ей дорогу.

— Смотри всюду в оба, — рыкнул но него Атрет. — Я хочу поговорить с госпожой Рицпой наедине. — Сила ушел, оставив ее одну на пороге. — Заходи и закрой дверь, — сказал ей Атрет тоном, не терпящим возражений.

Рицпа сделала, как он просил, чувствуя сильное волнение. Состояние Атрета могло означать только одно:

— Серт знает о Халеве, так?

— Нет, но Серт знает о том, кто ты. — Атрет мрачно усмехнулся. — Он, наверное, знает о тебе больше, чем я!

Рицпа облегченно вздохнула.

— И что тут особенного? Почему такая обыкновенная женщина, как я, стала интересна такому человеку, как Серт?

— С твоей помощью он хочет заставить меня снова сражаться. — Атрет уже не скрывал своего раздражения по поводу того, что Рицпа ничего не может понять. Он скривил губы в циничной улыбке. — Он думает, что ты моя любовница.

Щеки Рицпы покраснели.

— Надеюсь, ты разъяснил ему, что это не так, мой господин.

— Я сказал ему, что твой язык подобен жалу скорпиона, и это действительно так. Я сказал ему, что устал от тебя, и это действительно так. В ответ он оказал мне большую милость, предложив, чтобы я продал тебя ему. Я обещал подумать.

Рицпа побледнела.

— Что ты обещал? — произнесла она упавшим голосом.

— Я знал, что ты послана мне как проклятие, с того самого момента, как увидел тебя! — слова Атрета были подобны ударам молота.

— Ты не можешь продать то, что тебе не принадлежит! — сказала Рицпа, с трудом сдерживая дрожь. Он что, совсем из ума выжил?

— Ты христианка, — из уст Атрета это прозвучало как обвинение.

— О моей вере ты знал еще до того, как я пришла сюда.

— О том, что ты здесь, может узнать человек, который запросто может снова лишить меня свободы.