Так, – перебила меня Александра, – разговоры за столом. Перестань винить себя, дорогая. Ты не в том состоянии. Пусть все невзгоды останутся за порогом этого дома. Сегодня тебе нужно отдохнуть. Отпусти волнение. Мы всегда рады видеть тебя, – надавила она, посмотрев на сына. – Правда, Матвей?

– Конечно, – исказился он, пережёвывая зелень.

Мне не удалось устоять перед аппетитным ароматом, и горячий драник залетел в рот. Я забыла, когда ела в последний раз. Быть может, пару дней назад.

– Это очень вкусно, – простонав, призналась я.

Матвей хохотнул, украдкой наблюдая за жадным поглощением, а после прошептал себе под нос:

– Поверить не могу, ты ешь больше Давида.

Я метнула в него острый взгляд.

– Добавки? – демонстративно влезла Янковская. – Остальное на плите. Угощайся, дорогая. Чувствуй себя, как дома.

Позабыв о собственной лжи, я поторопилась встать, но тут же одумалась и взяла несправедливый реванш, запорхала ресницами.

– Ты не поможешь мне, Матвей?

– Нет, – сухо кинул он.

– Мы справимся сами, – сказала Александра, недовольно поджав губы.

Тогда парень встал из-за стола и, наигранно поклонившись, покинул кухню. Он направился во двор, наверняка проклиная моё присутствие и существование в целом.

Аппетит моментально пропал. Я понимала, что не смогла найти к нему подход и едва ли его найду. Слишком сложный ребус.

– Не переживай, солнышко, – подбодрила мать того, кто совсем на неё не похож. – Чем старше становится Матвей, тем больше походит на своего отца. Их объединяет весьма скверная черта характера. Поддавшим чувствам, они бесятся от собственной  слабости, – её тёплая рука накрыла мою. – Ему плохо, когда он находится рядом с тобой и так же плохо, когда ты не рядом. Отсюда эта вспыльчивость. Парню требуется время, чтобы разобраться в себе и принять очевидное.

– Вы считаете, что я ему небезразлична? – прозвучало с надеждой.

– Я слишком хорошо знаю своего ребёнка. Ничтожно мало тех, кто его волнует. Он неразборчив, это правда, и не всегда способен сделать правильные выводы, но он справедлив. Справедливо ли устремиться за той, от которой кровят глаза; той, что будоражит нервы; той, что попала в передрягу и смотрит не тебя взглядом, горячее вулканической лавы? – в глазах женщины искрами заплясала грусть. – Думаю, что сегодня он принял решение. Самоотверженно. Покорно. Матвей борется с ним, но слишком слаб, чтобы победить.

– Как же быть мне?

– Оставайся собой. И никогда его не обманывай.

Весь оставшийся день мы провели с Александрой. Мне не хотелось идти домой, а меня не думали прогонять. Я запомнила эти секунды. Лёгкие разговоры, бесценные советы и солнечный свет, что волшебным способом исцелял душу. Перед ней хотелось робеть, прятать дерзость, говорить об изъянах, делиться секретами, попросту быть сопливой девчонкой. Опустить голову на плечо и рассказать о тревогах. Она была доброй ведьмой, которая превращала часы в секунды, что не стеснялась браниться, но делать это с нежностью. Александра была главным цветком своего сада.

* * *

Луна осветила гостиную. Александра уснула в кресле после скучного кино. А я провожала глазами титры и размышляла над ею сказанным. С каждым новым домыслом разгонялось сердце, горло сводило. Что, если рано опускать руки? Что, если один из нас допускает ошибку? Один отказавшись, другой – сдавшись.

Переборов страх, я скинула плед и накрыла им женщину.

На сей раз ступени лестницы показались мне необычайно холодными. Каждый следующий шаг, как шаг в пропасть: либо растворишься, либо пропадёшь. Только он заставлял меня чувствовать себя другой. Вся эта семья заставляла.

Не думая открыла дверь и сильно удивилась, когда не застала Матвея, пусть была уверена в обратном. Постель заправлена, подушки взбиты, лишь слабый ветерок насмешливо играл с занавесками, словно издеваясь.

Я захотела уйти, но только вздрогнула от неожиданности.

– Ты лгунья, Снежана, – процедил Матвей, захлопнув дверь. Он говорил о моей вновь обретённой способности ходить. – Совсем такая же, как моя мать. Тебе совсем не идёт зелёный.

Воздух перестал попадать в лёгкие, хотя минуту назад я была полна уверенности. Меня прожигал тёмный и загадочный, с ума сводящий взгляд.

– Я знал, что ты придёшь. Почему? Я не знаю.

Теперь колени стали ватными, без капли лукавства.

– Тебе известно, почему я здесь. Более чем.

– Я не рад этому.

– Почему же? – сглотнула я.

Он наступал, а я синхронно отступала.

– Как же мне не хочется тебя разочаровывать, – не слыша, твердил он.

– Так не делай этого.

Лопатки коснулись стены, а его дыхание – подбородка.

– Матвей? – пискнула я, в попытке добиться откровенного разговора. – Почему я должна разочароваться в тебе? Что с тобой происходит?

– Поверь, скоро ты сама всё узнаешь.

– Но я хочу знать сейчас! – вырвалось прежде, чем заткнула себя ладонью.

Даже в полутьме мне удалось заметить, как расширились его зрачки.

– Хочешь поговорить об этом? – дёрнул он головой. – Как скажешь, Снег. Нас ждёт длинная ночь. Не пожалей об этом.

Глава#19

Лунный свет коснулся острых скул, будто разделяя Матвея на две контрастные личности – беспроглядную тёмную и человечную светлую.

Как прозаично, твою мать…

Мы продолжали смотреть друг другу в глаза, практически не дыша, не шевелясь, ожидая разговор не из лёгких. Мне хотелось узнать его мысли так же сильно, как и вовсе не хотелось. Маленькая надежда, что новость будет безобидной поспешно таяла под удары настороженного сердца.

– Говори, чего застыл? – бросила резко, охваченная нервной дрожью.

Его глаза превратились в тонкие щелки.

– Вот думаю, готова ли ты услышать всё это? Тема непростая, ведь она касается твоего кровного ублюдка.

– Что? – задохнулась я. – При чём здесь Авдей?

Предполагала ли я, что разговор завяжется на брате? Тысячу раз «нет».

– Ох, Снежана, твой братец стал главным источником нынешних и, несомненно, будущих проблем. Знаю, поверить сложно, но мы все его недооценили.

Матвея настигла излишняя ирония.

– Снаружи он сверкает перьями, но внутри – охотно гниёт.

– Говори по делу, сказочник, – процедила я, теряя терпение. И не только. Чем ближе надвигался Янковский, тем меньше оставалось шансов прибывать в сознании и держаться ровного пульса.

Глупое сердце! Глупое! Глупое!

– Они обидели Надю, – сухо отстрелялся он. – Сильно обидели. Но теперь обижу их я… Сильно обижу.

Услышав это имя, я захлебнулось волной гнева. Она снова