Сколько лет Хасатуту? Его отец был очень стар.

Ходили слухи, что он дожил до ста пятнадцати лет.

Поскольку Хасатут родился, когда старику еще не исполнилось и сорока, то фараону сейчас должно быть немало лет. Тем не менее, его движения и манеры напоминали Кхайю ребенка, сильного и крайне злобного.

Однако в его ужасном голосе не было ничего детского. Расхаживая по комнате в развевающихся золотисто-желтых одеждах, он по очереди останавливался перед каждой из девушек и заглядывал им в глаза, горящие под вуалями:

– Красивая. Красивая. Очаровательная. Да, Анулеп, я очень доволен!

Хотя слова Хасатута и были теплыми по содержанию, тон его оставался холодным, как глубокая, высеченная в скале гробница.

– Удовольствие фараона – мое удовольствие, – ответил Анулеп, низко кланяясь, согнувшись так, что его лоб едва не касался спинки трона.

Теперь карлик приблизился к своему трону. Движениями он напоминал нильского краба. Фараон бочком поднялся по крошечным ступенькам, развернулся и опустился на сиденье, уставившись на прикованных к стене девушек. Как только фараон сел, Анулеп выпрямился, затем нагнулся к уху фараона и что-то прошептал ему. Хасатут разразился жутким лающим смехом. Глаза фараона и визиря снова остановились на трех девушках.

К тому времени нубийка в белой одежде, стоявшая между двумя золотокожими кеметками, начала проявлять интерес к происходящему. Очевидно, всем трем дали какой-то наркотик, потому что они безвольно опирались на камни, подняв руки над головой. Ближайшая к Кхайю девушка, казалось, даже задремала, и ее голова безвольно свесилась.

Однако теперь все они очнулись и, судя по неловким движениям, Кхай понял, что они испытывают неудобство, находясь в одних и тех же позах столько времени. Кровь уже оттекла от рук. Действие наркотика ослабевало. Чернокожая девушка приходила в себя гораздо быстрее других. Ее карие глаза округлились, когда она обвела взглядом помещение. Наконец ее взгляд остановился на Хасатуте, все это время наблюдавшем за ней.

Фараон облизал свои бледные, тонкие губы и встал.

Он Дрожал, спускаясь с тропа. Оказавшись на полу, он заковылял через комнату к прикованным к стене невестам. Вначале он подошел к нубийке и уставился на нее. Осминожьи глаза фараона не мигали, а его язык постоянно облизывал губы. Нубийка смотрела на него сверху вниз. Когда же она смогла наконец сфокусировать взгляд на желтоватых выпуклых глазах фараона, в ее глазах появились отвращение и ужас.

– Красивая, – только и сказал фараон.

Хасатут поднял левую руку, чтобы снять вуаль чернокожей девушки. Несчастная тяжело дышала, на лбу выступила испарина. Фараон еще с минуту смотрел на красавицу, а его язык, напоминающий змеиное жало, быстро двигаясь, облизывал губы. Фараон снова поднял руку с искривленными пальцами и взялся за верх платья девушки.

Притаившийся в укрытии Кхай затаил дыхание.

Да, это была не обычная церемония бракосочетания… вообще не церемония, а что-то ужасное, пародия на то, что ожидал увидеть мальчик. Обе девушки, стоявшие по бокам нубийки, наблюдали за происходящим, повернув головы к Хасатуту. Сам же фараон посмотрел вначале па одну из них, потом на другую немигающими глазами, затем снова повернулся к нубийке.

Его рука сжала ее одежды, а затем фараон рванул ткань движением, напоминающим бросок кобры.

Когда тонкая дорогая материя поддалась, фараон обнажил девушку до талии, продолжая разрывать тунику резкими движениями. Вид полуобнаженной красавицы, казалось, сильно распалил Хасатута и одновременно привел в ярость. Он отступил и стал внимательно изучать тело несчастной. Кхай видел, как дрожит тело фараона под золотисто-желтыми одеяниями. Большая грудь девушки тяжело вздымалась. Потом несчастная начала извиваться, стараясь высвободить руки из наручников, на ее груди и животе выступил пот.

Хасатут снова разразился жутким лающим смехом, но на более высокой ноте, чем раньше, и начал хватать ртом воздух, как рыба выброшенная на берег. Фараон был возбужден. Все в его облике и поведении казалось зловещим. Он поднял руку к своей шее и расстегнул золотую булавку, удерживавшую его одежды. Накидка упала у его ног, и Хасатут оказался голым. Следующим движением он сбросил на пол корону. Нубийка тут же прекратила попытки высвободиться и уставилась на фараона. От страха глаза ее округлились, рот открылся от неописуемого ужаса.

Кхай, наблюдавший за происходящим, тоже был поражен, увидев обнаженного Хасатута – царь-бог оказался намного уродливее, чем мальчик мог предположить. До этой минуты открытой оставалась лишь голова и левая рука, которые казались вполне нормальными, однако то, что скрывалось под одеждой, выглядело ужасно.

На самом деле единственной нормальной частью тела Хасэтута являлся пенис, но даже он, поскольку по размеру соответствовал пенису нормального взрослого мужчины и в эту минуту был в состоянии возбуждения, казался необычно большим для карликового, изуродованного тела фараона. Правая рука царя-бога была вдвое короче левой, локоть находился на месте, но предплечье составляло не больше шести дюймов в длину. Кисть казалась обрубком. Перепончатые пальцы лежали у Хасатута на груди.

Ноги фараона тоже оказались деформированы, правая – на несколько дюймов длиннее левой. Именно поэтому фараон и передвигался подобно крабу. Кожа была гладкой, розовой и почти прозрачной, на ней не росло ни волосинки. Между лопатками на спине Хасатута поднимался небольшой горб.

Однако наиболее отвратительной казалась голова Хасатута – невероятно вытянутая, как череп какой-то древней злобной птицы. Неудивительно, что он носил такую высокую корону!

Короче говоря, фараон выглядел, как настоящее чудовище!

Хасатут встал прямо – насколько мог – и склонился вперед. Его изуродованная, перепончатая правая рука стала гладить левую грудь нубийки, а затем схватила ее огромный, почти квадратный сосок. И тут здоровой левой рукой фараон вонзил острие золотой булавки, раньше скреплявшей его одежды, в сосок девушки и воткнул ее в грудь несчастной на всю длину. Только самый кончик булавки торчал из соска.

Мгновение, и из-под него начала капать кровь. Головка булавки теперь напоминала красную ягоду на черном бархате. Казалось, время остановилось. Какую-то долю секунды ничего не происходило, потом…

Все три девушки одновременно закричали. Это были крики отчаяния. Красавицы утратили все свои надежды. Чернокожая нубийка снова принялась извиваться и биться в агонии, стучать головой о твердую каменную стену у себя за спиной. Их крики звучали оглушающе в подземной камере пыток. Хасатут прикрыл здоровой рукой одно ухо, и склонил голову, прижав правое ухо к плечу. В таком положении, не слыша криков, он, шатаясь, вернулся к своему трону и рухнул на него.

– Начинайте! Пора! – приказал он гвардейцам и замер в ожидании заранее известной ему пьесы.

Огромные негры по команде фараона разом шагнули к несчастным красавицам. Двое чернокожих закрыли руками рты кеметок. Нубийка к этому времени уже потеряла сознание. Кхай, прижавшийся к расщелине, запомнил, что случилось потом, до конца своих дней. Происходящее парализовало его, так что он даже не мог пошевелиться, и, как бы ему ни хотелось отвернуться, он не в силах был это сделать, а продолжал смотреть сквозь узкую щель между каменными плитами.