А ведь некоторые москвичи проницательно назвали пьесу «громоотводом» — недурно придумано…

Многие поступки диктатора в военное время — свидетельство, что лживости, цинизма, привычки перекладывать собственную вину на других, ловко и скоро находить «козлов отпущения» — все объяснялось уверенностью в собственной безнаказанности.

Диктатора мало заботило, кто может стать следующим его «любимым козликом». Для изощренного и коварного политика не играли никакой роли мораль, общественное мнение, чин и звание, прошлые заслуги.

Известно, что даже своего главного государственного помощника на протяжении десятков лет — товарища Вячеслава Молотова, когда он посчитал «целесообразным», продал за полгроша, свалив на него вину за дипломатический пакт с Германией.

В данном тексте рассказ о потенциальном «козлике».

Это событие произошло во время битвы под Москвой 21 октября 1941 года. В тот день Сталин позвонил редактору газеты «Красная Звезда» Давиду Ортенбергу и дал указание — срочно опубликовать Постановление Государственного Комитета Обороны (ГКО) о назначении ответственным за оборону Москвы Г.К.Жукова, генерала армии, командующего Западным фронтом.

Товарищ Сталин одновременно попросил напечатать в газете большую фотографию генерала. Этого никогда раньше не делалось.

Что же это означает?

Товарищ Сталин решил продемонстрировать перед своим народом, перед противником, перед всем миром человека, на которого возложена высочайшая ответственность за оборону Москвы. Но в случае возможного поражения общественное мнение тут же станет на его сторону, что поможет ему «честно» сделать ответственного «козликом»…

Жуков отлично знал повадки своего кремлевского патрона и ничего хорошего не ждал от него. Сколько раз диктатор прибегал к подобным трюкам!

«На войне всякая идея человеколюбия — пагубное заблуждение, нелепость».

Карл Клаузевиц, прусский генерал и военный теоретик XIXв.

Старая мудрая украинская поговорка гласит: «Паны бьются, а у холопов чубы трещат». Понятно, что вся война, от начала и до конца, оказалась жестокой и бескомпромиссной схваткой двух диктаторов — Сталина и Гитлера. Однако многомесячная Ржевская битва для них имела не только особое стратегическое значение, но и представляла амбициозный интерес.

Как бы худо ни складывалась в 1942 году обстановка на фронтах, Сталин постоянно не упускал из вида Ржев. Он никак не мог смириться с мыслью о том, что плацдарм под Ржевом и Вязьмой находился в руках у немцев.

После сильных физических и душевных потрясений в 1941-м, еле-еле отдышавшись и чуть восстановив былую уверенность в себе, Сталин с каждым днем становился все круче и требовательнее.

Это был уже не тот растерявшийся человек, который, по воспоминаниям Г. К. Жукова, в критические дни боев за столицу спрашивал его тревожным голосом: «Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас об этом с болью в сердце…» Это уже был не тот Сталин-истерик, который в 1941 году, позвонив И.С. Коневу на фронт, убеждал генерала, говоря о себе в третьем лице: «Товарищ Сталин не предатель, товарищ Сталин не изменник, товарищ Сталин честный человек. Вся ошибка его в том, что он слишком доверился кавалеристам… Товарищ Сталин сделает все, что в его силах, чтобы исправить сложившееся положение».[24]

Разгром немцев под Москвой придал ему новые силы, окрылил, вселил в сердце надежду, что в конце концов он справится с Гитлером. И, может быть, скоро. Несмотря на первые военные успехи, на решительный воинственный настрой, Сталину все-таки постоянно не давали покоя и некоторые личные ощущения. Он никак не мог отключиться, забыть свои переживания, а может быть, и унижение, испытанное им перед тем же Жуковым или Коневым. Как он, правда не надолго, потерял волевое железное начало вождя мирового пролетариата. Впервые в жизни его обуял немыслимый страх, когда передовые немецкие отряды подобрались к Москве на 17–20 километров.

Сталин старался не вспоминать те жуткие дни и тяжелые, бессонные ночи. Он глубоко был убежден в необходимости любой ценой как можно скорее овладеть Ржевом, отогнать немцев подальше от Москвы! Он полагал, и не без оснований, что пока ржевско-вяземский плацдарм находится в руках противника — это фактически серьезный шанс для Гитлера вновь попытать счастья. Зная дикое сталинское упрямство, никто в Ставке не решался не только переубедить, но даже посеять малейшие сомнения в необоснованности его опасений.

В своих «Воспоминаниях» Г.К.Жуков рассказывает: «…Верховный предполагал, что немцы летом 1942 года будут в состоянии вести крупные наступательные операции одновременно на двух стратегических направлениях, вероятнее всего на московском и на юге страны. Больше всего Сталин опасался за московское, где находилось больше 70 дивизий противника. Он считал, что Гитлер, не взяв Москву, не бросит свои войска на захват Кавказа и юга страны».

Воспоминания маршала исключительно важны. Они подсказывают несколько дополнительных тем для размышлений. Во время наступления на юге фюрер не разрешил своему штабу трогать Центральный фронт. Даже когда 6-я армия Паул юса оказалась в окружении, позиция его не изменилась.

В книге генерала С.М.Штеменко «Генеральный штаб в годы войны» приводятся многочисленные воспоминания, как Сталина беспокоила судьба Москвы, как он заставлял генштабистов постоянно следить за действиями центральной группы немецких войск. Любые доклады Ставки Генштаба Верховный рассматривал с позиций угрозы Москве.

Во время боев под Сталинградом и даже в сражении на Курской дуге Сталин не исключал, как и во время существования ржевского выступа, что в конечном счете главная цель немцев — Москва.

Во время битвы на Курско-Орловской дуге, когда Гитлер трижды переносил сроки начала наступления, Сталин всякий раз нервничал. Полагал, будто германское командование, возможно, изменило стратегические планы и направит свои армии, опять же, на Москву.

В неверном определении главного стратегического направления наступления противника в летней кампании 1942 года виноват не один Сталин, но и Генеральный штаб. Гитлер подписал секретнейшую директиву № 41 под кодовым названием «Блау» 5 апреля 1942 года. Она содержала стратегический план германского командования летней кампании войны на Восточном фронте — в 1942 году. Главная задача сводилась к уничтожению противника западнее Дона и захвату Кавказа (нефтяных районов), а затем предусматривалось сталинградское направление.

Советская разведка добыла сведения о замыслах Гитлера своевременно, даже прежде, чем он подписал директиву № 41. (См. статью Владимира Лотты «Секретный фронт Генерального штаба», Интернет.) Однако ни Ставка, ни Генштаб не сумели воспользоваться этой ценной информацией. В результате в 1942 году, вновь как и в 1941-м под Москвой, в районе Сталинграда положение Красной Армии оказалось критическим. Это можно объяснить главным образом позицией Верховного. Сталин долгое время считал, и мы уже об этом сказали, что главная задача немцев остается прежней: овладеть Москвой, на этот раз обойдя ее с юга. Пытаясь предотвратить свой крах на юге, Ставка в срочном порядке отправляла туда огромные подкрепления. Лишь за два с половиной месяца (с 17.07 по 30.09), по данным М.А. Гареева (приведенным им в книге о Г.К. Жукове), под Сталинград было направлено 50 стрелковых и кавалерийских дивизий, 33 бригады, в том числе 24 танковых.