– Если ты сейчас собираешься нести всякую околесицу насчет того, что не можешь позволить себе есть в обществе мужчины, то лучше даже не начинай! Я умираю с голоду, да и ты порядком проголодалась. И смертельно устала… К тому же ты сейчас не леди, а мой наемный работник – могу же я позволить себе отобедать с моим камердинером, не так ли?

Прежде чем Индия успела понять, что мучает ее сильнее – усталость или голод, вошел хозяин гостиницы с огромным подносом, сопровождаемый двумя служанками, которые несли столовое серебро и фарфор.

Когда стол был накрыт, Индия уже ни о чем не могла думать. Усевшись за стол, они с Торном отведали сперва тушеных устриц, затем ростбифа с фасолью и зеленым горошком и потрясающего пирога с сыром. Индия давным-давно так сытно не ела. К тому же выпила два бокала вина, а сейчас медленно и со вкусом допивала третий, наблюдая, как ест Торн.

– У вас весьма впечатляющий аппетит, – заметила Индия слегка испуганно.

– У тебя тоже, – отозвался Торн, уплетая вторую порцию зеленого горошка. – Не люблю женщин, которые едят как птички.

– У Лалы очаровательная фигурка, – вырвалось у Индии.

Подняв на ее глаза, Торн ухмыльнулся, показав замечательные белоснежные зубы:

– Мне это известно.

Индию от сытости вновь потянуло в сон, и она поставила на стол оба локтя. Даже не имея в детстве гувернантки, Индия знала, что такое совершенно непозволительно. Более того, что это непростительный промах…

Но Торну, похоже, было плевать.

– Полагаю, вы будете очень счастливы вместе. – Индия налила вина в бокал Торна и, поколебавшись, наполнила свой. – Расскажи же мне о своем детстве в Восточном Лондоне!

Она подперла ладонью щеку и приготовилась слушать.

– В этом нет ничего забавного. – Торн помрачнел.

– А я и не жду забавных историй. Уверена, что это было ужасно… Даже не знаю, почему я спросила…

…Удивительные были у него глаза – сейчас, в свете ламп, они казались зелеными. И вдобавок их обрамляли густейшие черные ресницы…

– Почему тебе это интересно?

– А почему бы и нет? – Индия отхлебнула вина, ощущая в желудке приятное тепло. Он сам виноват… в том, что так хорош собой. Но усилием воли она отогнала эту мысль. – Мне многое в жизни любопытно. Всякий день я обнаруживаю, что чего-то не знаю. К примеру, не знаю, кто такой Леонардо, и совсем не разбираюсь в любимых французских глаголах малышки Роуз…

– С чего бы тебе знать про Леонардо? Он был художником, хотя мне это малоинтересно. Куда более меня занимают его инженерные изобретения.

Он поглядел на остатки сырного пирога так, словно намеревался взять себе еще кусок, хотя съел уже целых три. Индия убрала блюдо подальше:

– Ты съел вполне достаточно. Гляди, растолстеешь!

– Не растолстею, – проворчал Торн.

– От всего того, что ты только что съел, у тебя наверняка уже отросло пузо! – Индия уже откровенно забавлялась.

Торн прищурился, легко вскочил, вытащил рубашку из-за пояса бриджей и, ни слова не говоря, обнажил живот.

У Индии едва не раскрылся от изумления рот. Это было зрелище… в общем, потрясающее зрелище! Он не напоминал ни одного мужчину из тех, кого Индии приходилось видеть прежде. Правда, она видела вовсе не так уж много мужчин. Но она знала, что талии у них круглы, как и у нее самой. Торн был иным. Торс его украшали мощные мышцы, перекатывающиеся под гладкой загорелой кожей.

– Думаю, я без слов доказал тебе свою правоту, – сказал он, вновь садясь за стол. – А теперь съем-ка я кусочек клубничного тарта со взбитыми сливками!..

Он разрезал тарт и взял себе половину. Потом отрезал от оставшейся части четвертушку и подал Индии. А затем водрузил поверх ломтиков щедрые порции взбитых сливок.

Индия никогда не ела сластей – считала, что поправляться ей ни к чему. К тому же Аделаида уверяла, что от десертов тотчас увеличивается грудь, а Индия считала, что грудь ее и так более чем пышна. Боже, бедняжка Аделаида! Наверняка легла спать, гадая, куда запропастилась крестница…

– Ешь! – приказал Торн.

И Индия послушно принялась за еду. Торн снова разлил по бокалам вино, и Индия вновь храбро осушила свой.

– Похоже, вид моего живота тебя… поразил, – заметил Торн, искоса наблюдая за ней.

Его голос прозвучал столь порочно, что Индия пришла в замешательство.

– Если смотреть сбоку на бронзового сатира, смотреть очень внимательно, то у него такой же мускулистый торс, как и у тебя…

Торн громко расхохотался.

– Обычно животы у джентльменов совсем не такие. Вот вспомнить хоть Дибблшира… – хихикнула чуть захмелевшая Индия.

– Это еще что за тип?

Торн уже покончил с тартом, но, потянувшись, стащил с блюда еще ломтик собственной вилкой – хотя этикет строго-настрого запрещает совать свои вилки в общее блюдо.

– Это тот, кто последним сделал мне предложение, – сообщила Индия, чувствуя, что у нее слегка заплетается язык.

Она решительно отодвинула бокал.

– А сколько раз у тебя просили руки?

– Десять. Нет… пожалуй, только девять – полагаю, сэр Генри Дампер на самом деле не собирался жениться на мне. Он имел в виду нечто иное… Тогда вовремя появилась Аделаида, и он вынужден был изобразить предложение руки и сердца.

Брови Торна сурово сдвинулись.

– А сколько мужчин предлагали тебе «нечто иное»?

– О, совсем немногие, – тряхнула головой Индия. – Правда, делают мне предложение в основном потому, что куда дешевле жениться на мне, чем меня нанять. Мои услуги дорого стоят.

И она бессовестно потянулась собственной вилкой к блюду с остатками тарта – раз Торну можно, то и она не отстанет!

– Тысяча чертей…

– Так ты расскажешь мне, каково это – жить на улице? – вновь спросила Индия.

– Я вырос не на улице. – Торн принялся очищать яблоко. – До шести лет обо мне заботилась милейшая женщина, а потом поверенный моего отца забрал меня и отдал в учение.

– Хорошо, – кивнула Индия, подумав, что все могло быть куда хуже. – А чему ты обучался?

Она вновь плеснула себе вина и сделала глоток.

– Собственно, это нельзя назвать обучением. Моим хозяином оказался пожилой мерзавец, у которого, кроме меня, в подчинении была целая стайка мальчишек – он просто приказывал, а мы исполняли…

Бокал Индии замер в воздухе.

– Нет, это не то, что ты подумала. Мы были «жаворонками сточных канав» – знаешь, что это такое?

– Я ведь уже говорила, что до обидного невежественна…

– Странная ты птица, – покачал головой Торн.

– Нет, просто я необразованная птица…