Бывший муж вскоре пришел прощаться. Долго не отпускал с колен Марусю, а она вырывалась – отвыкла от него. Он принес Жене деньги. Правда, не все – алименты за Марусю, на годы вперед. Иначе Женя не подписала бы ему бумаги на выезд. Пересчитав, Женя удивилась:

– Я тебе поверила, а ты...

– Больше не смог, прости, здесь треть, буду высылать, как смогу.

– Ладно, иди. – Женя была разочарована. А ведь уже строила такие грандиозные планы!

Но и эта сумма показалась ей огромной. Долго пересчитывала, не зная, как распорядиться. Потом придумала. Купила себе с рук поношенную югославскую дубленку, длинную, со стриженой ламой на воротнике, новый маленький цветной телевизор на кухню. Накупила деликатесов, что смогла достать, – и честно поделилась с Асей и Соней. А остаток положила на книжку на Маруськино имя.

Немного мучила совесть за дубленку, но соблазн был слишком велик. Себя простила. Приехала мама, добивалась правды, нашла спрятанную в постельном белье сберкнижку, кричала, почему так мало, оскорбляла, называла никчемной дурой, которой все по заслугам.

– А тебе? – тихо спросила Женя.

Маруся плакала в ванной.

Теперь по выходным Женя ездила в Битцу торговать. Тогда Битца была стихийной, только начиналась прямо в парке, на траве. Радость, если в жару найдешь местечко под деревом. Если везло, продавала две-три картинки. Еще Женя пыталась расписывать тарелки. Ей нравилось, но не было муфельной печки для обжига – приходилось просить у знакомых, – и давняя мечта заняться керамикой так и не осуществилась.

А по ночам снились высокие кувшины с тонким горлом, блюда для плова и фруктов, маленькие пузатые чашечки для кофе – почему-то какие-то восточные мотивы.

Денег, как всегда, не хватало, жили скромно – скромнее некуда. Хотелось, конечно, многого, но свои желания Женя задвинула в самый дальний угол. Главное – Маруська. Все равно: очень хотелось на море. Разглядывала с неудовольствием себя в зеркале – сероватая, веснушчатая кожа, усталые глаза, тусклые волосы. Казалось, что войдет в море – и смоет оно всю печаль и тоску одной волной. И порозовеет, посмуглеет кожа, засветятся глаза, и волосы лягут, как раньше, густой и непослушной волной.

Мечтала, что в августе вынет заветные бумажки и поедут они с Маруськой в Крым. Хотелось в Коктебель и еще обязательно – в Ялту, к Чехову. Вообще просто хотелось теплого моря, горячей гальки и шашлыков с молодым вином.

Но моря не случилось. Очередная игра наверху. Дяди играли и пополняли свои банковские счета в «швейцариях», а маленькие девочки так и не вылечили на море свои аденоиды и хронические бронхиты, и их худые, бледные и замученные московские мамы так и не выпили молодого и шального вина и не поплыли ночью по лунной дорожке с кем-нибудь.

Женя понимала: стоило столько экономить – все прахом. Не жадная до денег, эти сбережения жалела ужасно.

Забегала к подружкам-соседкам, пили чай, обсуждали «весь этот ужас», но разговоры были какие-то обтекаемые, ничего, решительно ничего сестры не рассказывали про свою жизнь, что-то мельком, случайно оброненное – но из этого ничего не составишь. Женя удивлялась этой скрытности – обычно пожилые люди обожали с удовольствием пересказывать эпизоды из своей жизни. Но вопросов не задавала – была так воспитана. Знала только наверняка: сестры – старые девы. Конечно же, случались у них какие-то романы, истории – хорошенькие же были, прелесть.

В сентябре Маруся пошла в школу. Ася вызвалась помогать. Женя долго отнекивалась – у самой ведь была уйма свободного времени, – но, понимая, что для Аси и Сони, нет, все-таки для Аси, это было почти необходимостью и искренним желанием (к Маруське сестры привязались всерьез), – постеснялась этому перечить.

Хотя потом очень быстро поняла выгоду из своего положения. Встречала Марусю у школы, кормила – и девочка шла с Асей гулять в рощу. Там они читали, болтали, Ася, конечно, еле ноги домой приносила. Но терпела, улыбалась и с удовольствием и гордостью объявляла всем в роще, что Маруся – ее внучка.

Соня же жила своей легковесной прежней жизнью. Странно: ее, начитанную, знающую два языка, интеллигентную даму увлекали идиотские бразильские и мексиканские (разницы никакой!) сериалы, бесконечной чередой ползшие по экранам телевизоров. Жизнь ее теперь была посвящена этому наркотическому действу. Ася сестру за это презирала. А вот свою миссию считала очень ответственной – она была теперь почти бабушка.

Андрей, пропавший почти на полгода, опять возник: однажды, поздно вечером, просто позвонил в Женину дверь. Женя думала, что получится, как обычно, ерунда, раз уж сразу не закрутилось. Но ошиблась. Получилась любовь. Именно все то, чего она так долго ждала. Андрей объяснил свое отсутствие долгим и тягостным разводом (Женя тут была, естественно, ни при чем). У него с женой было все как-то не очень решено. И Женя чего-то не понимала.

– Если там все так плохо, а здесь так хорошо, ведь это же просто? – удивлялась она, вспоминая, как просто это было у нее.

Но у нее получалось просто, а у него – нет.

– Пойми, когда связывают годы, сын, родители, которые сплотились против нашего развода, дача, которую я строил с отцом и тестем, – это сила, страшная сила, понимаешь? Все это долги и обязанности, а это сильнее всего держит человека, – объяснял он непонятливой Жене.

Здесь же было одно счастье: смятые простыни, упоительные перекуры ночью, под трели соловья, на балконе, выходящем в темный влажный лес.

Что сильнее? Жизнь покажет. Хочешь быть счастливым? Будь им. Женя очень хотела, чтобы так и было, но получалось опять почему-то плохо.

А в октябре умерла Ася. Ночью, во сне – счастливая смерть. Соня убивалась, совершенно потерялась и была похожа на маленькую девочку, отставшую в толпе от родителей. Сразу сникла, сгорбилась и приговаривала: «Как же я теперь буду одна?» И все время хватала Женю за руки.

Все верно: живые думают о жизни. Именитый племянник приехал в крематорий, положил четыре гвоздики, поклонился и уехал. На поминках его не было. Женя втайне осуждала Соню: печалится только о себе, ни слова об умершей сестре. Но заставила себя перестать злиться. Соня есть Соня. Всю жизнь прожила маленькой девочкой при старшей сестре. Чему удивляться? Продолжала ходить теперь уже к Соне, но как-то через силу, вспоминала Асю, плакала, понимая, что та успела ей стать близким, почти родным человеком.

Но Соня быстро успокоилась и даже нашла много положительного в своем нынешнем состоянии: теперь она одна стала хозяйкой своим желаниям. «Нет» овощным супам и тоскливым фрикаделькам! Теперь она покупала дорогую копченую колбасу, диковинные йогурты с кусочками нежных персиков и ананасов внутри, длинные горячие французские батоны в расплодившихся, как грибы, пекарнях. И мороженое! Шоколадное, с орешками, с прослойкой из варенья! Старых привычек как не бывало. У Сони началась новая жизнь. Можно спать до одиннадцати, не гулять часами в любую погоду, смотреть без оглядки любимые сериалы и читать (без осуждения) размножившуюся в изобилии желтую прессу. Все складывалось не так уж плохо.