— По воле Преблагого, барышня, хоть золотой воды было в доме вдоволь, — покачала головой Анна, подавая мне руку. — Так-то я вам, как доктор велел, кушать готовила на ней. — И следом она недобро рявкнула на Авдотью: — А ты что расселась, дрянь бесстыжая? Ишь!

Я снова ничего не поняла, но Анна уже волокла меня к дому, приговаривая и причитая. Авдотья сидела, глотая слезы, и не подумала двинуться.

— Что это такое? — спросила я.

— Ведьмин знак. Ишь, не постеснялась, не побоялась, выложила, проклятая, — выплюнула Анна сквозь зубы. — Как-то Егор успел еще, не иначе как провидением свыше, а то ведь сомлели бы, барышня, и не спас бы никто.

Вот, значит, как, подумала я. Егор. А как он здесь оказался?

— Я в церкви была, — зачем-то сказала я. — Об этом никто не знал.

— А! — Анна облегченно вздохнула. — То-то, барышня, вас сам Премудрейший хранил. На вас благодати церковной еще было вдоволь.

Пусть так. Я понемногу приходила в чувство и различала уже крики в доме, резкие редкие крики ночных птиц, утробное кваканье лягушек. Мы подошли к дому — несмотря на то, что Анна практически тащила меня на себе, а бабой она была здоровой, что ей был мой вес, мужики мои успели обернуться быстрее, и мимо нас пронесся вихрастый расхристанный мальчонка, видно, только что поднятый с постели.

Первая, кого я увидела, была Степанида, бледная, сидевшая спиной к стене прямо на голом полу. Но я, вырвавшись из рук Анны, быстро пошла туда, откуда доносился голос Луки.

Небольшой закуток, судя по лошадиному запаху, был тоже владениями Кузьмы, хотя тот и имел привычку спать где придется. Сейчас Кузьма держал свечку, а Лука что-то бормотал, склонившись над статным белокурым парнем, лежавшим безжизненно на полатях. Услышав наши шаги, староста прервался и обернулся к нам.

— Успеет отец Петр, может, и выживет, — покачал он головой. — А я-то что могу, барышня, только псалом прочесть. Анна, неси золотую воду, ежели осталась еще, польем его, авось дождется отца-наместника.

— Читай, Лука, читай, — велела я, подходя ближе. Если бы я сама знала хоть строчку! Анна тенью выскользнула из закутка, и я взмолилась — пусть золотая вода еще останется, раз у нее такая дивная сила. Пусть Никитка бежит резво и отец Петр не медлит. — Что стоишь деревом, читай!

— Бегут от гласа его черные, от дыхания его идет благодать, сгинет тьма от его ясного света, придавит поступь его злого аспида… — забормотал Лука. Слова были немного знакомы, но смысл, возможно, здесь был другой. Не иносказательный.

Вот этот парень, которого я собралась недрогнувшей рукой отдать на верную гибель, четверть часа тому назад спас мне жизнь. И что сделать для его спасения, я не знала. Разве что повторять за Лукой псалом.

— Где десница его простерта, не ляжет тьма; куда взгляд его обращен, искоренится вся скверна; и кто пришел за милостью, помилован будет, — отчетливо выговаривала я следом за старостой, пока не поняла, что за моим плечом кто-то стоит, и повернулась.

Степанида и Авдотья. Опять обнявшись, но что-то в них было не так.

— Велите Око принести, барышня, — негромко и очень требовательно проговорила Авдотья. — Не дождется он отца Петра.

— То, выдумала! — взвился Лука, хотя казался погруженным в псалом. — Окаянная! Чего несешь?

— То и несу, — губы Авдотьи на мгновение сжались в тонкую злобную нить, черты лица заострились. — Вон она, — и она сильно, с ненавистью, толкнула сестру локтем так, что та сжалась и ахнула, — пусть дар свой откроет.

— Сдурела баба, — вздохнул Лука и вернулся к псалму. — Разойдется мрак, да настанет день; разойдутся тучи, да будет свет…

— Прикажите Око нести, барышня, — еще раз прошипела Авдотья, и я едва уловила ее быстрое, резкое движение. — Или я ей горло перережу. А ну!

Степанида не сопротивлялась. Мне показалось, она даже не ощущала боли, хотя Авдотья сильно тянула ее за косу, а острие ножа глубоко впилось в шею, еще немного — и брызнет кровь. Кузьма чуть не выронил свечу, Лука повернул голову и осекся, а Авдотья потянула косу Степаниды сильнее.

— Лука, — спокойно сказала я, не отводя от Авдотьи взгляда, — неси Око. Ты знаешь, где оно.

— Да как, барышня… — захныкал Лука, и мне бы подумать, что неспроста, но выбора у меня, скорее всего, просто не было.

— Неси, я сказала.

Значит, я подумала верно: тот самый медальон и есть Око. Отец Петр считал, что у этой вещи дурная сила. Он советовал избавиться от нее, не сказал только как, ну что же. Сейчас и узнаем, что это такое — Око, дар Премудрейшего или проклятье его же. Ведь может Преблагой накликать на кого-то беду за грехи, но что здесь есть грех?

— Нож убери, дура, — добавила я негромко. — Или ты считаешь, что она мертвая сможет Оку силу дать?

Какого черта Авдотья так тревожится о мужике, которого боится и ненавидит?

Над ее головой взметнулась рука с чем-то большим и темным, и в следующую секунду Авдотья без звука рухнула на пол, нож выпал из ее руки.

— Окаянная, вот на девке стыда нет, — брезгливо проворчала Анна и, перешагнув через тело Авдотьи, как через дохлую козу, протянула кувшин Луке. Удивительно, но Анна даже не расплескала драгоценное содержимое, а удар у нее оказался сильнейший. Что мне ждать от каждого из этих людей, с ужасом подумала я, а Лука со вздохом принял кувшин и начал экономно, тонкой струйкой, поливать лицо и грудь Егора, и золотой воды в кувшине было почти на донышке…

Но Егор вдруг всхлипнул, вдохнул и глубоко задышал. В первый раз я увидела от Луки жест — рука к щеке, пальцы к губам, и машинально повторила за ним, за мной — Анна и Кузьма. Лука отступил на шаг, вручил кувшин Анне, и она очень размеренно, осторожно, не тратя золотую воду зря, стала не поливать — капать на лицо и грудь Егора, и на моих глазах происходило еще одно чудо: он возвращался к жизни.

— Велик отец-наместник, — прошептал Лука. — Какую силу вода дает.

Я с этим никогда не стала бы спорить. В свое прежнее время, в той своей жизни, полной рационализма, науки, технологий и — мошенничества, я только подивилась бы отличному актерству и декорациям. Но здесь и сейчас я присутствовала при чем-то таинственном и сверхъестественном. Божественном, поправила я себя.

— Степанида?

Она вздрогнула. Бедная, забитая донельзя. Какие были точно слова доктора? «Ваша баба сама и сказала». Он не назвал имени, а я не спросила. И потом, когда я пеняла на то Степаниде, она вела себя довольно естественно.

— Ну-ка, скажи мне… а хотя, впрочем, нет. — Авдотья дернула головой, значит, пришла уже в сознание, и я подошла и ногой откинула нож как можно дальше. — Ты. Поднимайся. Давай, вставай. Я кому сказала? Кузьма!

Молчаливый и послушный, Кузьма подошел, резко поднял Авдотью, встряхнул ее. Голова ее моталась, но я уже видела — притворство, одно притворство.