— У тебя что, не все дома? — Я пытаюсь отделаться шуткой, но он остается серьезным, и тогда я меняю тон. — А как же твой отец?

Он стискивает зубы, огонь в глазах гаснет.

Отворачивается, но, похоже, новая мысль приходит ему в голову, и он снова смотрит на меня:

— Тогда поехали со мной.

«Что-о? Ну уж это совсем дико…»

Но теперь в глазах его читается не прежняя решительность, а надежда. Он снова садится рядом.

— Подождем до утра, — продолжает он, — ведь ты не согласишься на ночь глядя бросить эту станцию и ехать неизвестно куда, да еще с таким странным типом. Я прав? — Смотрит на меня искоса, в глазах вопрос.

— Конечно, — отвечаю я, хотя уже почти уверена, да что там «почти», уверена на сто процентов, что ему можно доверять… Ради бога, ведь он спас меня, если б не он, тот тип меня изнасиловал бы!

Да-да, в нем нет ничего такого, чего можно было бы бояться, с ним я не чувствую никакого страха, как чувствовала, например, с Деймоном, когда тот прибежал меня спасать. Нет, у Деймона в глазах горел совсем другой огонь, когда он смотрел на меня в ту ночь на крыше. А в глазах Эндрю я вижу только участие и заботу.

Но как я вдруг возьму вот так прямо и поеду с ним? Нет, так нельзя.

— Хороший ответ, — говорит он, явно довольный, что я оказалась, как он и надеялся, действительно «умненькой» девочкой. — Итак, ждем до утра, — продолжает он, — а чтобы ты совсем уж была спокойна, поедем в больницу не на моей машине, а на такси.

Я радостно киваю: надо же, продумал и это. Но не признаюсь, что сама еще не успела подумать на эту тему. Я хочу сказать, что и так уже верю ему, но он, словно хочет убедиться, что еще не совсем верю, окольным путем дает мне урок осторожности.

Мне становится стыдно, что ему приходится «учить меня» таким вещам.

— А потом из больницы едем сюда, и я провожаю тебя, куда ты захочешь. — Протягивает руку. — Договорились?

Я еще секунду смущенно размышляю, но одновременно восхищаюсь, как ловко и разумно он все это устроил. Киваю, сначала как бы неохотно, потом еще раз, уже с большей уверенностью.

— Договорились, — бормочу я, пожимая ему руку.

Если честно, с его планом я не совсем согласна. Зачем он все это делает? Ведь у него своя жизнь и нормальная семья, в отличие от моей.

«Безумие какое-то! Да кто он мне, этот парень?»

Мы сидим на станции уже несколько часов, болтаем о всяких пустяках, но мне ужасно нравится с ним разговаривать. Каждую секунду я наслаждаюсь общением с ним. Рассказываю, как не выдержала и попробовала содовой, потому и оказалась в туалете, а там эта сволочь, а он смеется, говорит, что у меня просто слабый мочевой пузырь. Втихаря обмываем косточки проходящим мимо пассажирам: этот какой-то чудик на вид, тот похож на мертвеца, словно неделю ехал в автобусе и глаз не сомкнул. Снова съезжаем на классический рок, начинаем спорить, но спор быстро заходит в тупик, и каждый остается при своем мнении.

Когда он слышит, что я не считаю «Роллинг стоунз» крутой группой и предпочитаю Пинк, то сильно бледнеет. Кажется, я больно ранила его в самое сердце. Он даже ладонь положил на грудь с левой стороны и горестно откинул назад голову. Очень театрально, я аж рот раскрыла. И смешно. Невозможно было не засмеяться, глядя на его застывшее как камень лицо с судорожной улыбкой на губах.

Когда рассвело, мы встали и двинулись к выходу, и я на секунду остановилась и заглянула ему в лицо. Легкий ветерок шевелил его каштановые волосы. Он с улыбкой наклонил голову и замахал рукой:

— Идем, идем, чего встала, договорились же.

Я улыбнулась в ответ и кивнула:

— Да, конечно.

Взяла его за руку и скользнула вслед за ним на заднее сиденье такси.

Глядя на него, я думала о том, что давно уже не смеялась так много и весело, с того самого времени, как погиб Иэн. Даже Натали не могла развеселить меня, как ни старалась. Она из кожи вон лезла, чтобы помочь мне выйти из жуткой депрессии, но что бы она ни предпринимала, все было без толку, а вот Эндрю удалось это сделать за несколько часов, не прилагая особых усилий.

ЭНДРЮ

Я умолкаю только тогда, когда мы входим в больницу, и мне кажется, что навстречу движется стена мрака. Неизвестно откуда возникшая, она надвигается все ближе и поглощает меня. На секунду останавливаюсь у входа и замираю, опустив вмиг отяжелевшие руки. Вдруг чувствую, как к запястью прикасаются пальцы Кэмрин.

Поворачиваюсь, гляжу на нее. Она улыбается так тепло, что я немного оттаиваю. Ее светлые волосы с одной стороны небрежно заплетены в косичку, которая лежит у нее на правом плече. Несколько прядей выбились из резинки и падают ей на лицо. Очень хочется протянуть руку и осторожно убрать их, но я сдерживаю себя. Совсем спятил. Нет, надо избавляться от этого наваждения. Но это непросто, она совсем не похожа на других девчонок, наверное, поэтому я и вожусь с ней так долго. Но сейчас мне не до нее.

— Все будет хорошо, — говорит она.

Убирает руку, увидев, что я гляжу на нее. Я бледно ей улыбаюсь.

Идем по коридору к лифту, поднимаемся на третий этаж. Каждый шаг мне дается с трудом, хочется развернуться и бежать отсюда как можно скорей. Отец не хочет, чтобы я демонстрировал при нем свои чувства, но как избавиться от них, если внутри меня все кричит.

Хоть беги на улицу и бейся головой о ствол какого-нибудь дерева, чтобы вышибить эту проклятую боль и только потом идти к нему.

Останавливаемся в приемном покое, в креслах сидят люди, читают журналы.

— Я подожду тебя здесь, — говорит Кэмрин.

— Может, пойдешь со мной?

Не знаю почему, но мне очень хочется пойти туда с ней.

Но Кэмрин качает головой.

— Я… я не могу, — отвечает она, и по лицу видно, что ей не по себе. — Правда, я… Мне кажется, это неудобно.

Протягиваю руку, мягко снимаю сумку с ее плеча и вешаю на свое. Сумка легкая, но она, кажется, и вправду чувствует себя неловко.

— Все удобно, — говорю я. — Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

«Зачем я это говорю?»

Она смотрит в пол, потом медленно озирается вокруг, снова смотрит на меня и слегка кивает:

— Хорошо.

Кажется, я улыбаюсь, но почти незаметно и инстинктивно беру ее за руку. Она не противится. Нет нужды говорить, что ее присутствие рядом успокаивает меня. Мне кажется, она сама это чувствует и рада этому. Наверное, понимает, как нелегко бывает человеку в таких ситуациях.

Держась за руки, подходим к палате, где лежит отец. Она сжимает мою ладонь, смотрит на меня, словно хочет подбодрить. Я открываю дверь. Мы входим, и сиделка поднимает голову.