сделать так, как им нужно. То ли это просто акт устрашения, своеобразное предупреждение твоему отцу. Мол, смотри, что будет с твоей дочуркой, если будешь брыкаться и не выполнишь то, что тебе велено. Соответственно, — Диллон взял свою чашку и глотнул, — мммм… Неплохо! Ты взяла именно эту коробку из множества других. Знакомая марка? — Я кивнула. — Ага. Ну ладно. Так вот, соответственно, если тебя хотят устранить, то вернув тебя домой, я не сдержу данное слово.

— А если это акт устрашения? — Последнее слово буквально застряло у меня в горле, пришлось торопливо глотнуть еще чаю.

В ответ Диллон пожал плечами:

— Тогда, как только верну тебя домой, тебя сразу же похитят.

От озвученных перспектив мороз волной пробежал по коже. Стало страшно до такой степени, что я невольно отложила вилку в сторону. Папа, во что же ты ввязался?

Диллон с сочувствием посмотрел на меня:

— Ешь, лазанья остывает. И не думай о глупостях. Обещаю, все будет хорошо. Я верну тебя домой не раньше, чем мой отец свяжется с твоим, обрисует ситуацию и заставит твоего неумного папашу отозвать свой заказ из синдиката и подать в отставку. После этого ты будешь в полной безопасности.

Очередной кусочек лазаньи сорвался с вилки и шлепнулся назад в контейнер, раскидав кусочки начинки и соуса по пластику стола. Но я не обратила на это внимания. Потому что меня поразило другое: Фейтерре планируют заставить отца подать в отставку? Он никогда не согласится! Скорее пожертвует мной!

Лазанью я доела с трудом. Запивая каждый второй кусочек глотком чая, потому что еда застревала в горле. И вообще, настроение испортилось полностью, за считаные секунды скатившись до отметки «Отчаяние и тоска», аппетит пропал. Я запихивала в себя лазанью только потому, что мне казалось гораздо проще давиться едой, чем объяснять раздраженному Диллону, почему пропал аппетит. К счастью, парень то ли не замечал, что со мной происходит, то ли ему было все равно.

Несмотря на то что когда я вошла в кухню, Диллон уже почти доел, он все равно не вставал из-за стола до тех пор, пока не доела и не допила я. Правда, поглощенная своими переживаниями, я как-то не обратила на это внимания. Ну, сидит и сидит. Главное, меня не задирает. Пропихнув в себя последний кусок и допив утративший для меня аромат и вкус чай, я поднялась из-за стола и привычным жестом собрала использованные контейнеры и грязные чашки. Дома еда всегда подавалась на тарелках, либо сервировалась в салатниках, супницах и на общих блюдах. Отец любит, чтобы стол был сервирован по всем правилам и красиво, даже если обедаю я одна. И плевать, что потом куча уборки. Хотя мне особо жаловаться и не приходилось. Сложно назвать тяжелым трудом уборку со стола использованной посуды и загрузку ее на автоматическую тележку, которая везет все на кухню. А там уже я рассортировывала грязную посуду в мойку, недоеденное — в утилизатор, невостребованное по обстоятельствам.

Закинув использованные вилки и контейнеры в местный утилизатор и поморщившись от необходимости пользоваться одноразовой посудой, я повернулась к мойке, чтобы ополоснуть чашки, и едва не расколотила их, испуганно подпрыгнув от грозного рыка:

— Я что, по-твоему, инвалид без рук и ног?

Испуганно выдохнув, растерянно оглянулась на нахмурившегося парня:

— А это здесь при чем? — Глаза Диллона прищурились и начали медленно раскаляться до состояния лазерного луча. Опять взбесился! Ну что ему опять не так? — Извини, но я иногда вообще не вижу логики в твоих рассуждениях, — вздохнула, отворачиваясь назад к мойке. Пусть бесится. Ударить не должен. Тем более, в спину.

Позади на некоторое время воцарилась тишина. Я лопатками чувствовала обжигающий, сверлящий у меня в спине дырки взгляд Диллона, но упрямо мыла дрожащими руками чашки. Да я рядом с ним за три дня рехнусь!

Заговорить со мной соизволили только тогда, когда я перекрыла тоненькую струйку драгоценной воды и поставила чашки на место:

— Вообще-то, — сварливо буркнул парень, — посуду положено помещать в волновой очиститель. — У меня дрогнули руки, когда я сообразила, какую непростительную ошибку совершила. Слишком привыкла, что дома проблем с водой нет. — А я не инвалид и вполне способен сам за собой все убрать! Мне прислуга без надобности!

Прислуга?! Я — прислуга? Так вот какого он обо мне мнения! Обида, ярость и еще что-то совершенно неопределимое мгновенно сплелись во мне в какой-то жгучий огненный клубок, а потом волной пламени ударили в голову. В один миг вихрем развернувшись лицом к все еще сидящему за столом Диллону, я с силой опустила обе ладони на пластиковую столешницу. По крохотному помещению прокатился оглушающий треск от соприкосновения моих рук и пластика:

— Я! Не! Прислуга! Просто привыкла заботиться об отце! И на автомате перенесла домашнюю привычку в эту ситуацию! Но если тебе это не нравится, то можешь отныне заботиться о себе сам!

Мне еще отчаянно хотелось назвать этого… в глаза хамом, как он того заслуживает, но к горлу уже подкатывала истерика. И я понимала, что если открою рот еще хотя бы раз, то разревусь у него на глазах. А гордость у меня еще осталась, видеть мою слабость я ему больше не позволю.

Метнувшись в комнату с кроватями, я, посмотрев на ложе, на котором спала ночью, каким-то взбешенным тамиром взлетела на второй ярус, откатилась к стенке и уткнулась в нее лицом. Меня трясло как в лихорадке от бессильной злобы, обиды и желания разреветься. Пошел он!..

Слезы ручьями лились из глаз сами собой. Рыдания душили, пережимали горло. Мне пришлось вжаться лицом в подушку, прикусить ее уголок зубами, наплевав на брезгливость, и изо всех сил сдерживать дыхание, чтобы этот мерзавец не догадался, что со мной происходит, чтобы не услышал, как я реву. Пусть эта боль останется только моей. Пусть он о ней никогда ничего не узнает. Я как-нибудь переживу эти дни. И сбегу от этого мерзавца при первой же возможности! Клянусь!

Я слышала шаги Диллона. Он даже подходил к моей кровати. Но, постояв молча пару минут, отошел. Видимо, вернулся на свою территорию. А я, наплакавшись до рези в глазах и полностью обессилив от необходимости сдерживать рыдания, как-то незаметно соскользнула в черный омут сна…

***

Открыв глаза, я не сразу сообразила, что меня разбудило и где я вообще нахожусь. Перед глазами был серый пластик стены. Дома такого никогда не было. Да и в тех отелях, где мы останавливались с отцом во время поездок, стены были отделаны гораздо лучше. Роскошно и