– Ей-богу, Гарри, мы тысячу лет не видались. Ты бы хоть приехал поглядел на лошадей. А ты все такой же, Гарри, как живешь, а?

Оркестр грянул «За рекою», и дядя Габриэл стал кричать еще громче:

– Пойдем-ка отсюда! Чего ты уселся со сквалыгами, тут все ставят по грошику!

– Не могу! – закричал в ответ отец. – Я пришел с дочками. Вот они.

Дядя Габриэл благосклонно вперил в них мутный, рассеянный взгляд.

– Славная парочка, Гарри! – прогремел он. – Хороши как картинки. Сколько им?

– Уже десять и четырнадцать, – сказал отец. – Несуразный возраст. Прямо клубок змей, – похвастал он, – сплошь ядовитые зубы. Никакого сладу с ними нет. – И он легонько распушил Мирандины волосы, будто хотел их взъерошить.

– Хороши как картинки, – вопил дядя Габриэл, – но обеим вместе далеко им до Эми, верно?

– Верно, далеко, – во все горло согласился отец, – но они еще не оперились!

«За рекою, за рекою ждет меня моя любовь», – томно выводил оркестр.

– Мне пора! – заорал дядя Габриэл. Девочки были совсем уже оглушены и растерянны. – У меня не жокей, а проклятье, Гарри, вечно мне не везет. Хоть привязывай его к седлу. Вчера свалился со Скрипача, так-таки и шлепнулся задом. Помнишь Мисс Люси, кобылу, на ней ездила Эми? Так вот, это ее тезка, Мисс Люси четвертая. Только с первой ни одну не сравнить. Сиди, где сидишь, я живо обернусь.

– Дядя Габриэл, – расхрабрилась Мария, – скажите Мисс Люси, что мы на нее поставили.

Дядя Габриэл наклонился к ней, девочкам показалось, что на глаза его под распухшими веками навернулись слезы.

– Благослови тебя Бог, милочка! – завопил он. – Я ей скажу.

И он ринулся вниз через толпу, костюм на нем мешковатый, широченная спина кажется немного сгорбленной, над воротником выпирает валик жира.

Миранда с Марией, приуныв от стольких разочарований, от первой встречи с дядей Габриэлом, который выглядел совсем не романтически и разговаривал так грубо, сидели понурые и на скачки даже не смотрели: все надежды рухнули, доллары пропали, на сердце камень. Они и не пошевельнулись, пока отец не перегнулся и не потянул их за руки. «Смотрите за своей лошадью, – наскоро предупредил он. – Смотрите, Мисс Люси идет к финишу».

Девочки вскочили, взобрались на скамью, все у них внутри задрожало так, что они не сразу разглядели – тоненькая стрелка цвета красного дерева промелькнула мимо судейской трибуны, только на голову впереди, и все же, все же Мисс Люси, их милая, прелестная Мисс Люси, лошадка дяди Габриэла, выиграла, выиграла! Они прыгали, хлопали в ладоши, шляпы свалились за спину и держались только на резинках, волосы растрепались. Хриплая медь оркестра взорвалась оглушительным «Ай да молодка!», а толпа взревела так, что показалось – рушатся стены Иерихона.

Девочки, обе как в тумане, снова сели, а отец пытался поправить на них шляпы, потом достал носовой платок, мягко сказал Миранде: «Ну-ка высморкайся», – и заодно утер ей глаза. Потом распрямился и встряхнул дочерей, выводя их из оцепенения. Он улыбался, вокруг глаз прорезались веселые морщинки, и заговорил он с ними точно учтивый кавалер со взрослыми молодыми особами.

– Пойдемте засвидетельствуем наше почтение Мисс Люси, – сказал он. – Сегодня она героиня дня.

Лошади возвращались к конюшне мокрые, в клочьях пены, будто их мыли с мылом, бока ходили ходуном, ноздри раздувались. Жокеев отпустило напряжение, они сидели сгорбясь, только чуть покачивались в такт шагу лошади, и лица спокойные. Миранда мысленно отметила это на будущее – значит, вот как возвращаешься после скачек, непринужденный и невозмутимый, все равно, победил ты или потерпел поражение. Мисс Люси вернулась последней, и те, кто ставил на нее и выиграл – всего-то горсточка, – стали аплодировать ей и криками приветствовали жокея. Он улыбнулся и приподнял хлыст, взгляд его и сморщенное, темное от загара лицо оставались бесстрастны. У Мисс Люси из ноздрей шла кровь, две густые красные струйки запеклись на верхней губе и на нижней – такой круглой, бархатистой, Миранде казалось, нет на свете губ милее. Взгляд у лошади был дикий, колени дрожали, при каждом вдохе она всхрапывала.

Миранда стояла и смотрела во все глаза. Сердце ее сжалось: так вот еще как побеждают, вот что значило для Мисс Люси победить?! И мгновенно, бесповоротно ее сердце отвергло такую победу, Миранда и сама не знала, когда это случилось, но она уже ненавидела эту победу, и ей было стыдно, что она визжала и плакала от радости, когда Мисс Люси на голову впереди других промчалась мимо судейской трибуны, а из бархатистых ноздрей струилась кровь и сердце чуть не разорвалось. Девочка почувствовала себя бездушной пустышкой, ей стало тошно, и она так стиснула отцовские пальцы, что он не без досады высвободил руку со словами:

– Что это с тобой? Изволь успокоиться.

Дядя Габриэл стоял и ждал их, он был совершенно пьян. Он последил, как кобылку ввели в денник, потом прислонился к изгороди и, ничуть не стесняясь, всхлипнул.

– У нее идет кровь носом, Гарри, – сказал он. – Еще со вчерашнего дня. Мы-то думали, что привели ее в форму. А все-таки она пришла первой. Отважное сердце. Я пущу ее на племя, Гарри. Такой отваге цены нет. – Слезы бежали по его багровым щекам и терялись в растрепанных усах. – Если с ней теперь что-нибудь стрясется, я всажу себе пулю в лоб. Она моя последняя надежда. Она спасла мне жизнь. У меня была такая полоса, – простонал он, утирая лицо огромным носовым платком, – уж так мне везло, хоть бейся головой о стену. О господи, Гарри, пойдем куда-нибудь выпьем.

– Сначала я должен отвезти детей обратно в школу, – сказал отец и взял Марию и Миранду за руки.

– Нет-нет, не уходи, – взмолился дядя Габриэл. – Подожди здесь минутку, я только поговорю с ветеринаром, взгляну на Мисс Люси и сейчас же вернусь. Ради всего святого, не уходи, Гарри. Мне надо с тобой потолковать.

Мария и Миранда смотрели, как он тяжелой, неверной походкой идет прочь, и думали – это впервые они видят знакомого человека пьяным. Раньше они видели картинки, читали и слышали, как выглядят пьяные, и сразу узнали приметы. Миранда решила, что это во многих отношениях очень важная минута.

– Дядя Габриэл пьяница, правда? – не без гордости спросила она отца.

– Ш-ш, не говори глупостей, не то я никогда больше тебя сюда не возьму.

Отец сурово сдвинул брови. Казалось, он и встревожен, и огорчен, а главное, растерян. Девочки чопорно застыли, оскорбленные такой явной несправедливостью. Отняли руки, отошли от отца и стали рядом, замкнувшись в холодном молчании. Отец ничего и не заметил, стоял и смотрел в ту сторону, где скрылся дядя Габриэл. Немного спустя тот вернулся, все еще вытирая лицо платком, будто паутину снимал; свой большой черный цилиндр он держал в