— Ясно. Сэм, — отозвался я. — Расскажи мне о нем.

— Я уже говорила тебе, что Бек воспитал его как своего сына и теперь он вместо Бека. Что еще ты хочешь узнать? Я же все-таки не его девушка.

Однако в ее голосе слышалось восхищение; он явно ей нравился. Я пока что не решил, какие чувства он у меня вызывает.

Вслух я сказал то, что не давало мне покоя с тех самых пор, как я впервые столкнулся с ним.

— Сейчас холодно. А он в человеческом обличье.

— Ну и что?

— Вообще-то из слов Бека я сделал вывод, что этого очень трудно добиться. Практически невозможно.

Изабел явно что-то обдумывала, — я видел в ее глазах отголоски безмолвной внутренней борьбы, — потом пожала плечами и сказала:

— Он вылечился. Заразился менингитом, и высокая температура его вылечила.

Это был ключ. К Изабел. Что-то в ее голосе, когда она произнесла эти слова, было не так, но я не очень понимал, какое место это занимает в общей картине.

— Я думал, мы — новички — были нужны Беку, чтобы заботиться о стае, потому что в ней практически не осталось тех, кто еще превращается в людей, — сказал я. По правде говоря, я вздохнул с облегчением. Мне не нужна была ответственность, я хотел спрятаться в волчьей шкуре и пребывать там как можно дольше. — Почему тогда он просто не вылечил всех остальных?

— Он не знал, что Сэм излечился. Если бы он знал, то никогда не стал бы делать новых волков. К тому же это средство действует не на всех.

Голос Изабел стал резким, и у меня возникло такое чувство, что она разговаривает не со мной, а с кем-то другим.

— Вот и славненько тогда, что я не хочу исцеляться, — произнес я легкомысленным тоном.

Она взглянула на меня и с презрением повторила:

— Вот и славненько.

Внезапно я почувствовал какую-то обреченность. Как будто в конце концов она все равно узнает обо мне всю правду, что бы я ей ни говорил, потому что так уж она устроена. Она узнает, что без «Наркотики» я всего лишь Коул Сен-Клер, пустое место.

Я ощутил знакомый сосущий голод внутри, как будто у меня медленно истлевала душа.

Мне нужна была доза. Я представил, как вонзается под кожу игла и растворяется под языком таблетка.

Нет. Нужно поскорее снова стать волком.

— Неужели ты не боишься? — неожиданно спросила Изабел, и я открыл глаза.

Я и не подозревал, что закрыл их. Ее взгляд был прикован ко мне.

— Чего?

— Потерять себя.

На этот раз я сказал ей правду.

— На это я и надеюсь.

ИЗАБЕЛ

На это мне было нечего сказать. Я не ожидала от него откровенности и не знала, куда это все приведет, потому что не готова была ответить ему тем же.

Он вытащил из воды руку; подушечки пальцев у него слегка сморщились.

— Хочешь посмотреть, как поживают мои пальцы? — спросил он.

Я с замирающим почему-то сердцем взяла его мокрую руку и провела пальцами по ладони. Глаза у него были полузакрыты, и, когда я закончила, он забрал у меня руку и уселся в ванне, так, что вокруг него заколыхалась и заплескалась вода. Ухватившись за край ванны, он приблизил свое лицо к моему. Я понимала, что сейчас мы опять будем целоваться, и осознавала, что делать этого не следует, потому что он уже был на пределе, а я стремительно к этому приближалась. Но я ничего не могла с собой поделать. Меня тянуло к нему как магнитом.

Губы у него пахли волком и солью, а когда он обхватил меня за шею, чтобы притянуть к себе, остывшая вода потекла по груди в вырез майки.

— Ой, — выдохнул он, не отрываясь от моих губ, и я отстранилась.

Вид у него, впрочем, когда он посмотрел на плечо, где остался след от моих ногтей, был не слишком озабоченный. Я все еще не опомнилась от поцелуя, и, по крайней мере на этот раз, он, похоже, тоже почувствовал мое состояние, потому что, когда его чуть влажная рука скользнула от моей шеи вниз к груди и остановилась там, где начинался вырез майки, прикосновение стало настойчивым.

— Ну и что мы будем делать дальше? — поинтересовалась я.

— Найдем кровать.

— Я не собираюсь с тобой спать.

Воздействие поцелуя начинало рассеиваться; все было в точности так же, как в тот раз, когда мы с ним впервые встретились. Почему я вообще позволила ему задеть меня за живое? Что на меня нашло? Я встала, подняла с пола пальто и натянула его. Внезапно мне стало панически страшно, вдруг Сэм узнает, что мы целовались.

— Ну вот, мне снова дали понять, что я плохо целуюсь, — прокомментировал Коул.

— Мне нужно домой, — сказала я. — Мне завтра в школу… вернее, уже сегодня. Я должна вернуться домой до того, как папа поедет на работу.

— Ужасно плохо целуюсь.

— Просто скажи мне спасибо за то, что все твои пальцы остались при тебе. — Я взялась за дверную ручку. — И не будем больше развивать эту тему.

Я ждала, что Коул будет смотреть на меня как на сумасшедшую, но он просто смотрел на меня. Как будто до него не дошло, что это отказ.

— Спасибо тебе за то, что все мои пальцы остались при мне, — пробурчал он.

Я закрыла за собой дверь и вышла из дома. Не пошла даже искать Сэма. Лишь на полпути домой я вспомнила, как Коул сказал мне, что надеется потерять себя. При мысли о том, что он сломлен, мне почему-то стало легче.

КОУЛ

Проснулся я человеком, хотя простыни были сбиты, а от меня пахло волком.

Ночью, когда Изабел ушла, Сэм провел меня мимо кучи белья, явно только что сорванного с кровати, и устроил в одной из комнат на первом этаже. Комната была такая желтая, что казалось, солнце заблевало все стены, а потом утерло рот о комод и занавески. Однако в ней была свежезаправленная кровать, а все остальное не имело значения.

— Спокойной ночи, — сказал Сэм сдержанно, но без враждебности.

Я ничего не ответил. Я лежал под одеялом, мертвый для всего окружающего мира, и видел сны ни о чем.

Теперь, щурясь на свет позднего утра, я бросил кровать незастеленной и прошлепал в гостиную; при дневном свете она выглядела совершенно по-иному. Солнце, льющееся в окна за моей спиной, делало красноклетчатые стены ослепительными. Тут было уютно, совсем не то что в доме Изабел с его готической атмосферой нерушимого порядка.

В кухне все шкафчики были увешаны фотографиями, смеющиеся лица перемежались кусочками скотча и шляпками кнопок. Я немедленно обнаружил на многих из снимков Бека, и Сэма тоже; по ним можно было составлять хронику его взросления. Изабел среди них не было.

Лица были по большей части счастливые, улыбающиеся и довольные, как будто люди эти извлекали из своей странной жизни максимум. Запечатленные на снимках жарили мясо, катались на байдарках и играли на гитарах, однако совершенно очевидно было, что все это происходило либо в этом доме, либо в ближайших окрестностях Мерси-Фоллз. Эти фотографии словно пытались донести до смотрящего две мысли: «Мы — семья» и «Ты — пленник».