– Я уверен, что Алексеев не имеет никакого отношения к ЧП на Сортировке. Думаю, и Томашевский это понимает. Но! Пока тянется следствие, инженер останется сидеть в предвариловке. И эту карту москвичи вполне могут разыграть, чтобы отстранить Гиля от работы в гараже особого назначения. Как человека, которого подозревают в причастности к диверсии. Улавливаешь суть?

Кудрявцев мрачно кивнул:

– Пока старый большевик является личным шофером Микояна, вплотную заниматься им не с руки? Но, если его отстранить от должности, Гиль перейдет в статус простого смертного?

– Во-от! Можешь ведь, когда захочешь, подключить серое вещество. На этом всё: от разработки Тиля я тебя отцепляю. Считай – отмучился. Жаль, конечно, столько времени потратили впустую. Да и денег казенных: один только санаторий в копеечку влетел. Нуда отрицательный результат… Опять же – какой-никакой психологический портрет Тиля ты составил. И одним лишь этим чутка облегчил москвичам жизнь. Нарисуется в обозримом будущем Гиль в Питере снова – что ж, восстановим подходы. Но по состоянию на сегодняшний день, это, слава богу, не наши проблемы.

– И все-таки я считаю, что это неправильно – прерывать разработку, после того как…

– Я сказал – всё! – рявкнул Иващенко. – И добавил, уже более спокойно: – Не бери в голову, Кудрявцев, каждый должен свой маневр знать… И вообще: не знаю, как тебе, но лично у меня эта история с Гилем уже в печенках сидит. Поверь моему слову, его все едино в оборот возьмут – с нашей ли помощью, без нашей ли. Так вот по мне, лучше без нашей. Улавливаешь?

– Кажется, да.

– Но учти! Этого я тебе не говорил!..

* * *

Хромов оказался прав – в профессорской квартире на улице Рубинштейна царили отнюдь не веселье и смех, а отчаяние и смятение. Не оправившаяся от шока новоявленная именинница нынешним вечером почти физически ощущала, что сделалась не на календарный год, а минимум на пять старше. Старше и старей. А ведь всего несколько дней назад такого рода определение применительно к Алексеевой прозвучало бы в высшей степени кощунственно.

Практически весь день Елена провела не выходя из супружеской комнаты, поручив детей заботам матери. С Юркой хлопот было не много – переживая навалившееся на семью горе, казалось, он, так же как и мать, в одночасье повзрослел. Иное дело маленькая Оленька. Не просто, ох как не просто было убедить девочку в том, что той страшной ночью отца срочно отправили в длительную командировку на Северный полюс. Но еще сложнее, да что там – нестерпимее, отныне было слушать ее по этому поводу восторженные щебетания. Глядя на торжественно преподнесенный утром «деньрожденческий» подарок в виде рисунка с самолетом, увозящим папу, и машущими ему с земли домочадцами, Елена не могла сдержать рыданий…

– …Ленусь! Мы уходим.

В комнату осторожно заглянула Ядвига Станиславовна и столь умоляюще посмотрела на дочь, что та сочла нужным отозваться:

– Да-да, мама, идите. Купи там детям мороженое, только смотри, чтобы Ольга ела маленькими кусочками. Тебе денег дать?

– Не надо, у меня есть… Может, все-таки… и ты с нами? Весь день из комнаты не вылезаешь, так и с ума сойти недолго. И не ела ничего.

– Нет, не пойду. Не хочу. Не могу. Прости.

– Люська звонила, хотела поздравить. Я сказала, что ты спишь.

– Спасибо. Я потом… позже ей сама позвоню. Ты… ей сказала, чтобы они сегодня?..

– Не успела. Она сама первая этот разговор завела. Извинялась, что сегодня никак не смогут. Якобы у Женьки срочная работа образовалась.

– Вот и хорошо.

– А я так думаю: какие такие могут быть срочные дела на складе? Врет она все. Просто Женька, узнав про наши дела, небось полные штаны наклал.

– Мама! Ну что ты такое говоришь?

– Что думаю, то и говорю, – огрызнулась Ядвига Станиславовна. – За шкуру свою перепужался, прощелыга. За то, что ему дружеские отношения с врагом народа, случись чего, приписать могут.

– Перестань немедленно! Никакой Сева не враг народа, и ты сама прекрасно это знаешь!

– Я-то знаю, а вот ироды эти, которые по ночам…

– МАМА! Прекрати! Дети услышат!

– Все, молчу-молчу! Ухожу-ухожу! – Ядвига Станиславовна попятилась к двери и, бросив прощальный взгляд на дочь, с болью попросила: – Ну не убивайся ты так! Я уверена, что скоро во всем разберутся и Севу отпустят. Слышишь?

– Слышу.

– Ты до Степана дозвонилась?

– Да.

– И что он сказал?

– Сказал, подключит все свои московские связи. А при первой возможности приедет сам.

– Вот видишь!

– Бабуля! Пошли уже! Опоздаем на кино! – донесся из прихожей возбужденный, нетерпеливый голос Оленьки, и Ядвига Станиславовна вышла из комнаты…

* * *

…Разнопоколенческие осколки семейства Алексеевых спустились во двор.

На фоне мрачных бабушки и брата Ольга, в новеньком платьице, белых гольфиках и при бантах, смотрелась по-особенному нарядно.

– Бабуля! А когда мы поедем в гости к папе на Северный полюс?

От этого невинного вопроса Юрий нахмурился еще больше.

– Как только он там обустроится, так и поедем, – нашлась бабушка.

– Надо ему телеграмму послать, чтобы обе… тара… ивался быстрее, – авторитетно рассудил ребенок. – А то лето наступит, пролетит и не заметишь. А там – Юрке в школу, мне в садик.

– Ничего страшного. Ради такого дела можно будет садик пропустить.

– Ур-раа!! Юрка, ты слышал? Можно пропустить!

– Слышал. Не ори так.

– А я не орю… ору, а просто так радуюсь. Бабуля!

– Ну что еще?

– А почему мама с нами в кино не пошла?

– Она себя плохо чувствует. Голова болит.

– А разве, когда день рождения, может голова болеть? У меня вот никогда не болит.

– Потому что там болеть нечему, – не выдержал Юрка. – Мозгов-то нет!

– Нет, есть чему болеть! Есть мозги! Бабуля, а чего он дразнится?

Минут через пять на углу Рубинштейна и 25-го Октября Алексеевы – Кашубские буквально секундами разминулись с Кудрявцевым, двигавшимся встречным галсом.

И это была очередная роковая случайность.

Потому как, наткнувшись на Володю и влекомый им роскошный букет роз, Ядвига Станиславовна поняла бы его маршрут и намерения. А поняв, сделала все возможное, чтобы этим вечером Кудрявцев не сворачивал с Невского, а шлепал бы себе прямо и… хм… куда подальше. От греха.

Но, увы, пересечения не произошло. А вот грех…

Грех, скажем так, имел место быть…

* * *

Когда Бог хочет наказать человека, Он лишает его разума. Когда же Бог хочет наказать нас этим человеком, Он лишает его совести.