По выходе г-н де Монтень заговорил с этим священнослужителем. Пасторы здесь не касаются никакого церковного дохода, Сенат платит им публично; в этой одной церкви народу было гораздо больше, чем в двух-трех католических. Мы не увидели ни одной красивой женщины, их платья весьма отличаются одно от другого; зато среди мужчин трудно отличить дворян, тем более что тут люди всякого рода носят бархатные шапочки и все со шпагой на боку.

Мы поселились в гостинице под вывеской с изображением дерева, которое в этой стране называется linde[195], примыкающей к дворцу Фуггеров[196]. Один из этого рода несколько лет назад умер, оставив своим наследникам два миллиона полновесных французских экю; а эти наследники стали постоянно давать здешним иезуитам за молитвы о его душе тридцать тысяч флоринов, к чему те очень быстро привыкли[197]. Сказанный дом Фуггеров крыт медью. Обычно дома тут гораздо красивее, больше и выше, чем в любом городе Франции, а улицы гораздо шире; он [г-н де Монтень] нашел, что Аугсбург размером с Орлеан.

После обеда мы пошли посмотреть, как фехтуют в общественном зале, где было очень многолюдно, и там платят за вход, как в балаган к фиглярам, и, кроме того, там сиденья – простые скамьи. Сражались кинжалом, шпагой в обеих руках, палкой о двух концах, бракемаром[198]; а потом в месте еще более восхитительном, чем в Шаффхаузене, видели соревнования с призом по стрельбе из арбалета и лука.

Вернувшись оттуда к городским воротам и въехав через них в город, мы увидели, что под мостом, где нам пришлось проехать, проложен большой канал, куда вода попадает из-за городских стен и течет дальше по деревянному мосту над городским рвом, который наполнен речными водами[199], а под этим мостом ходят люди. Вода этого канала вертит множество колес, приводящих в действие насосы, которые по двум свинцовым трубам качают воду из источника, довольно низкого в этом месте, на самый верх башни по меньшей мере пятидесяти футов высоты. Там она изливается в большую каменную емкость, и из этой емкости по многим желобам стекает вниз, и оттуда распределяется по городу, в котором благодаря этому единственному средству полно источников воды. Частным людям, желающим приобрести такой отвод для себя лично, это дозволяется, надо только заплатить городу двести флоринов сразу или назначить ему десять флоринов ренты. Уже сорок лет, как тут пользуются этим прекрасным устройством.

Бракосочетания католиков с лютеранами тут – обычное дело, и тот, кто этого больше желает, подчиняется закону другого; и таких браков множество: наш хозяин был католиком, а его жена – лютеранка. Они чистят стекла метелкой из щетины на длинной палке. Говорят, что здесь имеются очень красивые лошади за сорок – пятьдесят экю.

Городские власти оказали честь г-дам д’Эстиссаку и де Монтеню, отправив им к ужину четырнадцать больших кувшинов, полных вина, которое доставили семь приставов в ливрее вместе с почтенным магистратом, которого пригласили к ужину, потому что таков местный обычай; и носильщикам тоже кое-что перепало: они получили экю. Магистрат, который ужинал вместе с господами, сказал г-ну де Монтеню, что в этом городе решено почтить таким образом всего троих именитых чужестранцев, а посему в заботе об их достоинстве соблюдаются подобающие церемонии: одним дают больше вина, нежели другим. Один из бургомистров поднес это какому-то герцогу; а нас они приняли за баронов и рыцарей. Г-н де Монтень по каким-то причинам захотел, чтобы мы [т. е. слуги] схитрили, не рассказывали, кто они такие на самом деле, и в течение дня прогуливался по городу один; он считал, что само это побуждает других к большему уважению[200]. Эту честь им оказывали все города Германии.

Когда он зашел в церковь Богоматери, до крайности замерзнув и держа платок у носа (потому что, начиная с Кемптена, холода начали кусаться, а до этого было тепло, насколько возможно), то даже не подумал об этом, полагая, что никто не обратит на него внимания и не будет остерегаться, поскольку он тут один и одет совсем не по погоде. Когда же люди больше привыкли к нему, они ему сказали, что церковникам такая повадка показалась странной. В общем, он совершил как раз то, чего более всего избегал: сделаться заметным каким-нибудь образом, который враждебен вкусам тех, кто его видел, потому что, хоть и оставаясь таким, какой есть, он всегда сообразуется с обычаями того места, где находится, и в Аугусте, гуляя по улицам, носил подбитую мехом шапочку.

Они в Аугусте говорят, что избавлены если не от мышей, то от больших крыс, каковой напастью захлестнуло остальную Германию; и рассказывают о многих связанных с этим чудесах, приписывая сию благодать одному из своих епископов, который похоронен в их земле, а землю с его могилы они продают малыми комочками размером с орех и утверждают, что можно изгнать эту нечисть из любой области, куда бы эту землю ни принесли[201].

В понедельник мы были в церкви Богоматери, чтобы посмотреть на торжественное бракосочетание некоей богатой, но безобразной девицы из города с приказчиком Фуггеров, венецианцем: мы там не увидели ни одной красивой женщины. Фуггеры, которые многочисленны и все очень богаты, занимают в этом городе все первейшие ряды. Мы видели также два зала в их доме: один высокий, большой, мощенный мрамором, другой низкий, со множеством древних и современных медалей, с маленькой комнаткой в самом конце. Это самые богатые помещения, какие я когда-либо видел. Мы видели также танцы в этой ассамблее: это были только аллеманды[202]. Они то и дело прерывают их и возвращают дам обратно на их скамьи, обтянутые красным сукном и расставленные по бокам зала в два ряда: кавалеры тут не смешиваются с дамами. Сделав маленькую передышку, они возобновляют танцы, поцеловав себе руки[203], а дамы их принимают, не целуя свои, потом, положив им руку под мышку, обнимают их и прижимаются щекой сбоку, а те кладут им правую руку на плечо. Они танцуют, поддерживая друг друга, без всяких головных уборов и не слишком богато одетые.