Рем смотрел в окно, за которым открывалась Ивановская площадь, влажная и солнечная от грибного дождя. Тускло темнела Царь-Пушка, отбрасывал тяжелую тень Царь-Колокол. Сияли купола, похожие на мятые золотые яблоки.

— Посмотри вот это, — Рем подошел к столу, взял лежащую на нем газету, протянул Виртуозу. — Почитай.

Виртуоз принял несвежую, на дешевой бумаге газету с блеклой надписью «Тобольские ведомости». Стал читать статью, выделенную красным фломастером. Статья называлась: «Цесаревич избежал большевистской казни».

В статье говорилось, что злодеяние в Ипатьевском доме имеет тайну, доселе тщательно скрываемую. Цесаревичу Алексею чудом удалось избежать убийства, ибо в ночь перед казнью его место занял мальчик, сверстник царевича, Иван Мызников, сын екатеринбургского мещанина Егора Мызникова, который, будучи монархистом, принес сыновью жертву, спасая наследника престола. Через своего родственника, служившего в охране дома; тоже тайного монархиста, мещанин Мызников осуществил подмену, принял цесаревича, переправив его в безопасное место. Сын же его погиб мученической смертью вместе с царем и его семейством. Именно этим обстоятельством объясняется несовпадение ДНК найденных останков царевича с ДНК остальной семьи. Спасенный царевич, передаваемый из одних спасающих рук в другие, изменил фамилию и имя. Нареченный Семеном Горшковым, благополучно достиг совершеннолетия, работал в одном из леспромхозов Урала, женился на дочери лесного объездчика и родил сына Федора. Когда началась война, добровольцем ушел на фронт и погиб под Сталинградом в 43-м году, в штрафном батальоне. Федор Горшков окончил горный техникум, работал на горнодобывающих предприятиях Южного Урала, вступил в партию и был направлен на партийную работу в Богорякский район Челябинской области, где получил должность инструктора райкома. Женился на местной учительнице. У них родился ребенок, которого они назвали Алексеем, в честь деда, скрывавшего свое истинное имя. Когда младенцу едва исполнилось пять месяцев, оба родителя скоропостижно скончались, предположительно от того, что выпили воду из реки Сечи, отравленной радиацией. Младенца отдали в местный детский дом, где он и вырос без родителей. Окончив школу и Челябинский педагогический институт, историческое отделение, Алексей Горшков, а, по сути, Алексей Романов, сберегая тайну своей родословной, отправился в город Тобольск, место пребывания царской семьи перед ее отправкой в Екатеринбург. В Тобольске Алексей Горшков работает в краеведческом музее, изучая материалы о тобольской ссылке Романовых. Готовит экспозицию редких фотографий, сохранившихся в тобольских архивах. И никто из сотрудников музея, из друзей и знакомых Горшкова не догадывается, что среди них находится прямой потомок Государя Императора Николая Второго, законней наследник и претендент на российский престол.

Посменным подтверждением родственных связей Алексея Горшкова с цесаревичем Алексеем Романовым является тот факт, что Горшков страдает гемофилией — несворачиваемостью крови, которой, как известно, страдал царский отпрыск.

Статья была подписана: корреспондент «Тобольских ведомостей» Марк Ступник. К ней прилагалась фотография низкого качества — лицо молодого мужчины, обрамленное русой бородкой, с высоким лбом и спокойными печальными глазами, отдаленно похожее на лицо Николая Романова.

Прочитав статью, Виртуоз удивленно взглянул на Рема:

— Что тебя здесь поразило? Обычный апокриф. Их много появляется — и о Романове, и о детях Сталина, и о смерти Юрия Гагарина. Россия — страна апокрифов. Русский человек не верит официальной истории и создает свою, подпольную историю. Я даже думал издать том альтернативной истории, как ее пишет русское катакомбное сознание. Там может быть такая глава: «Самозванец как недостижимый идеал русских представлений о власти».

— Слушай, Илларион, а ты не мог бы этим заняться? — Рем кивнул на газету.

— Чем, прости, заняться?

— Я и сам не знаю. — Рем рассеянно смотрел в окно, где круглились мятые золотые яблоки на древе русского познания добра и зла. — Как бы тебе сказать… Наш друг Виктор Викторович Долголетов, он ведь у нас Духовный Лидер. Благодаря твоим технологиям его Духовный авторитет уравновешивает мой президентский статус и делает наши властные потенциалы равнозначными. Но его авторитет неуклонно падает, его духовная власть тает, ибо придумана тобой. Это ты из своих легких надышал вокруг него атмосферу, но она улетучивается. Ибо планета «Долголетов» слишком мала, чтобы своей гравитацией удержать этот чудодейственный воздух. Мне нужно, чтобы Долголетов побыстрее потерял атмосферу. Если рядом с ним возникнет другой Духовный Лидер, другая фантастическая личность, окрашенная драмой русской истории, мученичеством, чудом и святостью. Если появится фигура, в которой люди увидят искупление ужасного века с революцией, Гражданской войной, страшной военной бойней. Если появится человек, несущий искупительную идею, благую весть о будущей России, то это и будет истинный Духовный Лидер, а от мнимого ничего не останется.

— Ты хочешь, чтобы я вырастил самозванца?

— Я тебя не неволю. Ты великий маэстро, великий Виртуоз. Я многим тебе обязан. Не мыслю себя без твоей поддержки. Но ты должен сделать выбор между мною и Долголетовым. Равновесие невозможно. Весы склоняются в мою сторону. Он добровольно ушел из Кремля, и его покинули «кремлевские духи». А я оказался в Кремле, и «кремлевские духи» питают меня своими сокровенными силами. Ты должен выбрать, Илларион.

Виртуоз смотрел в окно, за которым росло громадное дерево, уходящее корнями в бледное московское небо, опустившее крону к башням и соборам Кремля. На ветках вещего дерева качались золотые плоды, вкусив которые мудрец приобщался к божественным знаниям, а правитель становился помазанником. Плоды качались, ударяли один о другой, издавали звоны, от которых у Виртуоза кружилась голова. Казалось, стоит откусить золотую мякоть, ощутить на губах таинственную сладость, и откроется долгожданный путь в небо, распахнется лазурь, и в душу вольются необъятные смыслы, проникнут неизреченные знания об истинном устройстве Вселенной.

— Ты действительно этого хочешь? — слабо спросил Виртуоз.

— Не знаю… Здесь таятся большие возможности.

— Ты гениален.

— Здесь только мое предчувствие. Ты со своими методиками сможешь воплотить это в жизнь.

— Это опасно.

— Власть опасна. Никто не может сказать, как завершит свое правление властитель. Повезут ли его на лафете под звуки траурных маршей, среди рыдающих толп и склоненных знамен. Или сбросят с колокольни Ивана Великого, зарядят его трупом пушку, и выстрелят в сторону Москвы-реки.

— Ты гениален, Артур. Я буду думать… — Виртуоз поднялся, собираясь уйти.

— Подожди, у меня к тебе просьба, — остановил его Рем.

— Слушаю.

— Покажи мне эту заветную тибетскую позу «Скрипичный ключ».

— Ты знаешь об этой позе? Откуда? — изумился Виртуоз. Он хранил в тайне этот пластический иероглиф, входивший в инструментарий метафизической хирургии. Дважды он осуществлял магическую пересадку сердца — от Ельцина к Долголетову и от Долголетова к Лампадникову. Открыл сокровенную позу Долголетову, мосле чего тот вырвал сердце у Ельцина. Просьба Рема испугала его. Желая овладеть этой позой, Рем замышлял вырвать у Ромула сердце. — Откуда ты знаешь об этой позе?