Вот почему было принято решение совершить поход в Амазонию, обещавший стать величайшим приключением в жизни целого поколения.

Я помню, как наш отец призвал меня с моим братом Дамоном и сказал, что Тесей набирает добровольцев для участия в дальнем, опасном походе, возглавить который он намерен лично. Ему требовалось три сотни спутников, готовых выступить в плавание к неизведанным, не обозначенным на картах берегам, которое будет продолжаться не меньше года.

Мне, признаюсь, было не до кораблей, ибо я, будучи двадцати пяти лет от роду, недавно обручился со своей возлюбленной и больше интересовался её прелестями, нежели чужими землями. К тому же у меня имелось двадцать акров земли, которую я, затратив немало сил, только-только успел превратить из сорной целины в возделанную пашню. У моего брата были свои дела, но к мысли о том, чтобы сорваться с места и плыть неведомо куда и неведомо зачем, он относился так же, как и я. Мы, разумеется, высказали свои соображения отцу, но он пристыдил нас.

— Сыны мои, — молвил он, — если вы не отправитесь с Тесеем, вам останется разве что конопатить себе крипты, потому как всякого не откликнувшегося на царский призыв будут считать кучей навоза.

Затем он назвал тех, кто уже вызвался участвовать в царской затее. Прозвучали имена царевича Ликоса, богатейшего и блистательнейшего юноши в Афинах; героя Петея; великого колесничего Биаса и его брата-близнеца, столь же великого борца Терея; Телефа, царевича Марафонского; Эвгенида, сына прославленного Теламона Саламинского, прекрасного кулачного бойца; Стиха по прозвищу «Бык», владетеля Итонии, и Феакса из Элевсина.

Отец говорил долго, называя одного за другим юношей из лучших домов Афин и Аттики. Среди них оказался даже наш приятель, младший из четырёх сыновей правителя Трийского.

— Представьте себе, — продолжил отец, — что будет, если вы останетесь дома, в то время как цвет афинского юношества рвётся на корабли Тесея. Вас ославят лежебоками и захребетниками, тогда как отправившиеся в поход с царём станут его друзьями и сотрапезниками, а стало быть, со временем и правителями Аттики!

В конечном счёте отец убедил нас в том, что участие в походе позволит молодым аристократам проверить себя и понять, к какому делу всякий из нас лучше всего пригоден. Каждый получит возможность продемонстрировать свою доблесть и боевое искусство, а Тесей сможет выбрать из круга знатной молодёжи самых умных, смелых и деятельных. Таков был замысел нашего молодого царя. Его флотилия, во главе с кораблём «Серебряный Плод», названным в честь афинской оливы, отплыла шестого элафеболиона[10], ровно за месяц до годовщины того памятного дня, когда наш царь — в ту пору юноша, не достигший и двадцати лет, — отплыл на Крит. Всем известно, что на Крите Тесей убил Минотавра, низверг Миноса Великого и положил начало возвышению Афин.

ВОСПОМИНАНИЯ ТИОНЫ

На этом месте отец умолк и, повернувшись к Филиппу, Аристократу и прочим участникам достопамятного плавания, спросил, верно ли повествует он о минувшем времени и нет у его товарищей каких-либо добавлений. Филипп заявил, что всё изложено правильно, с тем лишь дополнением, что целью похода отнюдь не являлась Амазония.

— Наш царь горел желанием превзойти Ясона с его «Арго», да и Геракла тоже. Тщеславие побуждало Тесея ставить перед собой задачи более сложные, нежели те, что стояли перед его предшественниками: он мечтал подняться вверх по Фасису или, если удастся, попасть туда, где, согласно преданиям, грифоны хранят золото Гипербореи.

Отец согласился с замечанием боевого товарища.

— Действительно, — признал он, — звучали и такие идеи, но подобные цели являлись побочными по отношению к главной. Если говорить о сугубо материальных желаниях царя, то его манило не столько золото, сколько железо. Железо дороже золота. Железо для панцирей, лезвий топоров, ножей, наконечников копий и стрел, а главное — для клинков разящих мечей. Мы делали оружие из бронзы, но в сравнении с железным оно никуда не годилось. Целью Тесея была страна халибов, железных дел мастеров, и их столица, Город Пепла. Рассказывали, что вздымавшиеся вокруг этого города на сотни локтей стены меловых утёсов, словно соты, изрыты литейнями и плавильными печами, а дым от кузнечных горнов висит над долиной постоянной завесой. Вознамерившись вести торг, царь принял на борт своих кораблей одиннадцать тонн оливкового масла и сто восемьдесят амфор[11] триазианского вина. Мы слышали, что в тех краях люди запивают сырое мясо парным кобыльим молоком, а виноделие им совершенно неизвестно. Что касается страны амазонок, то Тесей собирался обойти её стороной: тамошние обитательницы славились своей воинственностью, а какими-либо сокровищами, способными оправдать неизбежные потери, тот суровый край не располагал. То, что мы в конечном счёте оказались там, явилось трагической случайностью. Возможно, виной тому было то, что у нас именуют «рок», а у амазонок — «нетом», то есть «новая вещь» или «вещь зла».

Пока отец говорил, я украдкой посматривала на царевича Аттика, который, в свою очередь, с интересом взирал на одного из своих командиров, с таким воодушевлением предававшегося воспоминаниям. Отец, словно почувствовав, что слишком разошёлся, быстро положил конец рассказу. Попросив у воинов прощения за то, что прервал «куда более интересное выступление на самом интересном месте» (разумеется, имелось в виду выступление дяди), он спустился вниз и, хотя многие просили его продолжить, ни на какие уговоры не поддался.

— Дамон, друг мой, — обратился Аттик к дяде, — похоже, тебе придётся выступить снова. Люди хотят послушать тебя. Выходи и продолжи повествование с того места, на котором остановился. Не забывай, что нам, людям молодым, интересно всё касающееся тех трудов и испытаний, которые ждут нас впереди. Поведай нам о том, с какими чувствами отправился ты в то достопамятное плавание, когда был столь же неискушён и неопытен, как мы ныне.

Тут я прошу разрешения добавить кое-что от себя. В тот момент дядюшка представлял собой воистину необычную фигуру. В нижнем мире его шевелюра и борода обгорели, поэтому ему пришлось выбрить лицо и остричь волосы на голове так, что его макушка походила на сжатое поле. Сам он стеснялся этого, ибо полагал, что выглядит смешно и нелепо, хотя на самом деле облик его, благодаря избавлению от избытка растительности, стал более выразительным. Шапка волос более не скрывала благородных очертаний черепа, а кудлатая борода — волевой челюсти. Сорока лет от роду, он в ту пору крепостью и статью походил на оленя, и, сознавая своё родство со столь примечательным человеком, трудно было не преисполниться гордости. Глядя, как он выходит в круг падавшего от костров света, я невольно подумала о том, что, когда придёт время и меня выдадут замуж, мне хотелось бы видеть своим суженым мужчину столь же достойного и привлекательного, как мой дядя.