— А что он может сделать? — отпарировала она, не проявляя ни малейшего беспокойства. — Мы еще не женаты.

Трое мужчин уставились на нее. Даша же, напротив, смотрела на Василия. Александра заерзала на стуле.

— В чем дело? — спросила она.

— Помолвка — это не обычный сговор, — сказал ей Федька. — Это чертовски близко к настоящему браку — ведь были даны клятвы. Если вы дали слово выйти за него замуж, и ваш отец уведомил его об этом, то он получает над вами определенную власть, или это вам неизвестно?

— Власть какого рода?

Федька не стал ходить вокруг да около:

— Такую же, как власть мужа над женой.

— Чепуха. Я уже сказала графу, что он не смеет диктовать мне никаких условий, и тот даже не стал спорить и доказывать мне обратное.

Александра не сочла нужным упомянуть, что граф как раз-таки настаивал на этом своем праве и утверждал, что может им воспользоваться практически.

— Да, но тогда вы были дома, под крылышком отца, а теперь совсем другое дело.

Девушке совсем не понравились эти слова.

— Не имеет значения, где я была, — настаивала она. — Он может обрушиться на меня и может жаловаться и возмущаться, сколько угодно. У меня богатый опыт обращения с разгневанными мужчинами.

— Разгневанный отец и разгневанный жених, — заметил Федька, — это разные вещи.

— Ну и черт с ним, — проворчала Александра. — На что ты намекаешь? Допустим, он попытается ответить тем же и будет гнуть свою линию, ну и что? — Она прищурила глаза, но тон ее оставался по-прежнему сухим и сдержанным. — Не хочешь ли ты сказать, что этот человек осмелится ударить меня?

— По правде говоря, да.

— А вы будете стоять и смотреть, да? Да Терзай перегрызет ему горло, если он попытается это сделать!

— Терзай не будет при вас неотлучно, — заметил Федька. — На ночь его запрут в конюшне, как сегодня, потому что на постоялых дворах собакам не разрешают ночевать в доме. Да и мы тоже не можем все время быть рядом. Конечно, мы заставим кардинца раскаяться в содеянном, но ведь это будет потом. А кузен короля, безотносительно к своему титулу, важнее любого нашего князя, а вы знаете, насколько они могущественны. Для него не составит никакого труда упрятать нас за решетку. Черт, да он запросто может и убить нас, и ему ничего за это не будет. Именно такой властью он обладает.

Александра вскипела.

— И к чему ты все это говоришь? Федька осклабился, видя, что испортил ей настроение.

— К тому, что не стоит излишне злить его. Вы должны знать, где остановиться, и, если иногда разумнее уступить, сделайте это. Надеюсь, он пока еще не понял, какой властью над вами обладает.

Сама Александра была почти уверена, что время подобных надежд прошло. И даже пусть она ошиблась, рассчитывая на помощь и защиту Друзей, — какая разница? Они, видимо, забыли, что она и сама умеет постоять за себя. Уступить? Как бы не так! Сначала она попробует пустить в дело кнут.

Подали еду, но Василий к ней и не притронулся. Лазарь за обе щеки уписывал простую, но сытную пищу. Граф же вместо этого пил водку.

Из-за истории с повозками Василий весь день ходил мрачнее тучи, но сейчас он чувствовал, что вот-вот взорвется. Его раздражение возросло еще и оттого, что служанка, подавая тарелки, даже не взглянула на него и поспешно ушла, боясь, видимо, привлечь его внимание, а та, другая девушка, имя которой он не мог припомнить, вообще исчезла, и граф понимал, что вряд ли еще увидит ее. Конечно, она была напугана. Но сейчас Василий предпочел бы увидеть ужас на лице своей нареченной невесты.

То, чему он оказался свидетелем — и не только он один! — находилось за пределами возможного. Какое варварство! Какая чудовищная мстительность! Неужели она не могла поговорить лично с ним? Выплеснуть свои угрозы не публично, не на глазах у всех, как подобает цивилизованному человеку? Нет, ей потребовалось устроить демонстрацию и всем показать, какая она дикарка. И эту женщину отец выбрал ему в жены!

Лазарь знал Василия достаточно долго, чтобы без всяких расспросов понять, что у того на уме. Но Лазарь не испытывал никакого сочувствия к товарищу, а просто молча забавлялся. Благодаря своей невероятной красоте Василий никогда не знал затруднений с женщинами, и Лазарь считал, что ему только полезно хотя бы раз побывать в шкуре обычного мужчины.

— Попробуй забыть об этом, — бесстрастным тоном посоветовал он.

Пылающие гневом золотистые глаза встретились с синими глазами Лазаря.

— Забыть о том, что и сегодня моя постель останется пустой, когда я рассчитывал разделить ее с этой покладистой бабенкой? Или забыть о том, что моя невеста — ходячее воплощение скандала?

Пытаясь удержаться от смеха, Лазарь едва Не задохнулся. Последнее замечание Василия чрезвычайно насмешило его.

— Лучше всего, забудь и то и другое, — сумел он все-таки выговорить. — По пути сюда твоя постель постоянно была занята, и некоторое воздержание на обратном пути тебя не убьет.

Учитывая вчерашнюю бессонную ночь, Василий не разделял этой уверенности, но все же ответил:

— Конечно, не убьет, но ты забываешь о том, что я заигрывал с этой девицей больше для Александры, чем для самого себя. Я надеялся, что в ярости она расторгнет нашу помолвку, но никак не ожидал, что вместо этого продемонстрирует свою неожиданную склонность к насилию.

— Или блефу.

— Ты наивный человек, Лазарь. Право же, я сам так думал, когда она угрожала мне вчера вечером. Но сегодня она сделала именно то, что обещала сделать, если я позволю себе вольности с другой женщиной, то есть устроила ужасную сцену на публике. Представляешь, если она выкинет что-нибудь подобное при дворе Штефана? Лазарь улыбнулся:

— Штефан, вероятно, позабавится от души. А уж Таня-то и подавно!

— А моя мать умрет от ужаса. Мы должны избавиться от этой маленькой дикарки до того, как приедем в Кардинию. Но как это сделать, если она лишила меня самого верного средства устраивать личные дела?

— У тебя есть и другие средства, — напомнил ему Лазарь, — к сожалению, ты не можешь пустить их в ход, сидя так далеко от нее.

— Если бы я сидел рядом, я уже задушил бы ее, — отозвался Василий, — руки у меня так и чешутся.

Он не преувеличивал и, пока испытывал непреодолимое желание свернуть ей шейку, боялся даже взглянуть в ее сторону. А когда все-таки взглянул, испытал такое потрясение, что почти забыл о своем гневе.

Александра держала в одной руке цыплячью ножку и, размахивая ею, беседовала со своими бандитами. В другой руке у нее был довольно большой лист отварной капусты, который она ухитрилась запихать себе в рот прямо пальцами. Вино она пила прямо из горлышка, а хлеб обмакивала в масло, вместо того чтобы воспользоваться ножом. За те пять минут, что граф не сводил с нее глаз, Александра ни разу не прибегла к помощи столовых приборов, лежавших без дела рядом с ее тарелкой.