— Ты видишь? — Эви схватила меня за рукав. — Оно как кровь… нет, как эта… лимфа!

Серебристые капли, падая на бетон, растекались густой зеркальной лужицей, с поверхности которой сочился дымок. Мы подошли ближе. От машины пахло озоном — такой запах бывает после сильной грозы — а еще чем-то… как там выразилась цыганка? Чем-то ненашенским.

— Фонарь не разбился, а открыт-таки, — заметила она.

В передней части колпака из мутно-прозрачного материала, похожего на толстое матовое стекло, была широкая прореха. Но не дыра — составляющие колпак пятиугольные плитки-фасеты сложились, как бы въехали одна в другую, открыв проход в кабину. От аппарата шло тепло, из-под фонаря доносилось стрекотание, едва уловимый писк и щелканье.

Обхватив себя за плечи, Эви шагнула между двумя черепами и остановилась.

— Что такое?

Она молчала. Шагнув следом, я пересек какую-то невидимую границу — будто прошел сквозь огромный мыльный пузырь, внутри которого был заключен аппарат. В ушах тонко зазвенело, мгновенно пересохло во рту, а еще у меня вдруг задергалось веко. Несколько раз с усилием сглотнув, я попятился… Слабый хлопок, волна мелкой дрожи, пронзившей пространство — и снова все нормально, звона нет, веко больше не дергается.

— …мать! — донеслось сбоку.

Я повернулся. Вышедшая назад из круга черепов Эви держалась за голову и вращала глазами.

— Ты тоже ощутила? — спросил я.

— Тоже?! — Она зажмурилась и похлопала себя по ушам. — Это ты «тоже ощутил», Музыкант, а я так ощутила — до конца жизни наощущалась! Меня вроде в трубу железную засунули и по ней ломом как жахнут! Это что за, мать его, хреновина такая вокруг этой… этой серебристой хреновины?

— Какое-то поле, — предположил я. — Ну типа, как сказать… излучение, что ли? Наподобие электромагнитного, только другое. Может, движок, то есть силовая установка этой машины так на наши мозги действует?

— А что, если радиация?! — ахнула Эви. — Может, от нее в ушах звенеть и башку крутить? Что, если мы теперь эти… облученные как распоследние симбиоты с-под Минска и помрем скоро?

Я покачал головой и снова шагнул сквозь невидимую стену. Опять волна дрожи, звон… Став в пол-оборота к спутнице, сказал:

— В «Зебе» колба с радо-порошком. Он бы радиацию засек на таком расстоянии, тут что-то другое.

Собственный голос внутри накрытой непонятным полем области показался глухим и каким-то чужим.

— Так ты идешь?

Эви шагнула за мной. Вздрогнула, вскинув руки, прижала пальцы к вискам. Сделала еще шаг. Еще. Лицо мучительно сморщилось, она зажмурилась и вдруг покачнулась. Снова шагнула вперед. Из одной, потом из другой ноздри побежали струйки крови. Цыганка громко втянула воздух носом, выдохнула, хлюпнув красными пузырьками — и быстро попятилась.

Когда Эви вышла за границы излучения, смуглое лицо ее было совсем бледным.

— Нет, — сказала она. — Не могу. Твой организм, доставщик, лучше это переносит, а у меня инстинкты бунтуют. Иди сам, мне потом расскажешь, а я пока подъемник и те ворота проверю. Что там за ними белеет такое странное? Надо глянуть.

— Ладно, — сказал я, бросил ей свой пистолет. — Патроны не трать попусту.

И повернулся к аппарату. Чем ближе я подходил к нему, тем сильнее становилось ощущение, что пространство давит на меня, сжимается со всех сторон. Наверное, примерно такое же чувство бывает у человека, если он поглубже нырнет в воду. Только здесь не было воды — обычный воздух, которых почему-то сгустился, стал плотным и вязким. Впрочем, когда я приблизился к аппарату вплотную, давление исчезло, звон смолк вместе с дрожью и сухостью во рту, а из ушей будто вытащили ватные заглушки. Я оглянулся — Эви с «шершнями» на изготовку пересекала зал, приближаясь к подъемнику — и положил ладонь на покатый борт аппарата.

Он был теплый и гладкий — как-то очень уж чересчур, непривычно, даже неприятно гладкий. Из прорехи в колпаке (теперь я видел, что нижние фасеты действительно въехали одна в другую, открыв ход) шел жар, как из недавно погасшей печки. Колпак находился примерно на высоте моей груди. Я пригнулся, сунув внутрь руку, заглянул, потрогал колпак — материал, из которого тот состоял, слегка пружинил под пальцами — потом снял куртку, положил ее на пол возле сплющенного гармошкой носа и полез внутрь.

Кабина оказалось сферической. Она тоже состояла из пятиугольных фасет, внизу серебристых, вверху — прозрачных. Я присмотрелся — ну точно, колпак с кабиной, на самом деле, единое целое, то есть это вроде шара такого, примерно на две трети утопленного в корпус летающей машины, верхняя часть которого может раздвигаться.

А в нижней части были приборы. И меньше всего они напоминали оборудование, созданное человеческими руками… хоть до Погибели, хоть после. Изогнутые покатые панели, где светились пятна разных цветов, кривые тонкие рычаги, похожие на металлические ветки деревьев, вытянутые каплевидные сгустки. И ни одного угла или острой грани, ни одного резкого изгиба — только плавные закругления, покатые наросты и выемки.

Но самым удивительным был человек, сидящий посреди рубки во впадине, заполненной каким-то вязким полупрозрачным веществом с ртутным отливом. Или не человек? Обычно у людей не бывает такой белой кожи, такого длинного узкого лица с выступающей челюстью, таких тонких розовых губ и круглых ярко-желтых глаз, похожих на золотые монеты. Но зато у людей обычно есть брови и ресницы — а у этого, в кабине, они отсутствовали напрочь.

Волосы у него были длинные, прямые, серебристо-белые — совсем как у меня, если их не по-красить.

Я едва не ахнул, увидев шевелюру пилота, поднял руку и провел по своему затылку, пропуская пряди между пальцами. Что это значит?! Нет, у меня не такая белая кожа, да и глаза светло-синие, а не золотисто-желтые, но… Мы так похожи! И почему Эви не смогла пройти сквозь поле этого странного аппарата, а я смог?

Я замер, разглядывая мертвеца в кабине. Мой отец — Август Сид, легендарный основатель Херсон-Града, моя мать — дочь вождя кочевого племени из Донной пустыни, я сам — мутант с двумя сердцами… А кто этот белолицый в кресле?

Единственное, что приходило в голову: он упал с одной из небесных платформ. Хотя этот аппарат — явно не платформа, они гораздо больше и формой напоминают диски с волнистыми краями. Мутант побери, да они же просто огромные — мы видим их, летящих в облаках, а эту штуку на подобном расстоянии ни за что не заметить! Тут я припомнил рисунок в древней книге, которую показывал мне Орест, мой давно погибший учитель. Там был изображен древний корабль, построенный предками. Очень большой корабль. И над его бортами висели несколько лодок. Я тогда удивился и просил у Ореста, что это значит, а он ответил, что лодки, возможно, предназначались для спасения людей, если с большим кораблем что-то происходило и он начинал тонуть.

Что, если этот аппарат — нечто подобное? Воздушная лодка, спасательная или разведывательная, прилетевшая с платформы и по какой-то причине потерпевшая крушение?