Все было до времен в покое мирном,

Покуда сонм богов младых резвился

На солнечном Олимпе, охраняя

Покой людей, порядок, Зевсом данный.

Но времена меняются, и небо,

Власть над которым Зевс держал законно,

Мечтою стало брата, Посейдона,

На трон небес задумал он взобраться…

И раскололся сонм богов, и смута

Подкралась к громовержцу, и, спасаясь,

С вершины он бежал в мир подземелий,

К тому из братьев, что остался верен

Его законной власти. Он к Аиду

Спустился в царство мертвых, чтобы вместе

Продолжить править бренным миром смертных…

А Посейдон, воссевший на Олимпе,

Был в гневе, что не смог забрать у Зевса

Эгиду грома, власти знак и молний жезл,

Убежища не мог найти он брата…

А Зевс из бездны мрачного Аида

Призвал на помощь сына, Диониса,

Чтоб тот помог ему восстановить порядок,

Веками на земле покой хранящий.

И юный бог с женою Ариадной

Пустились в путь со свитою своею.

Врата заоблачные должен он отверзнуть:

Жена его ключом от них владеет,

Отнять который Посейдон не в силах.

И лишь тогда, найдя доспехи Зевса

И поборов коварного Тифона,

Пройдя по мрачным древним лабиринтам,

Ответив на вопросы древних стражей

И сквозь игольное ушко протекши,

Проникнуть сможет он в тот мир,

Где Зевесус Хтоний

Ждет воцаренья своего на небе…[11]

— Это есть про Марс стихи? — первым нарушил молчание Крис Паттерсон, который ехал на полкорпуса за Дроновой.

— Здорово! Правда, я почти ничего не поняла, — в искреннем восхищении сказала Лайла.

— Неплохо выдержан стиль, — напыщенно похвалил Аурелиано, — но, боюсь, это вовсе не легенда, а фантазия современного автора на несколько мифов одновременно, к тому же Дионис и Артемида никогда не освобождали Зевса из царства Аида, хотя Посейдон действительно…

— Галиматья какая-то, — проворчал полковник.

— Пачэму галиматья? — удивился Азиз. — Красыво звучит как, э?

— Кто же это написал, а? — как-то комично развела руками Аюми.

— Пани Дронова, — сказал я, — а можно мне взглянуть на этот листок?

— Не отдам! — Полька прижала листок к груди — совсем как маленькая девочка, у которой хотят отобрать игрушку. — Это мое, это мне прислали!

— Честное слово Охотника, — я поднял правую руку вверх, — я верну вам его через полчаса!

— Точно вернете? — Она недоверчиво наклонила голову.

— Клянусь всеми глюками Марса! — произнес я торжественно.

— Ну смотрите, все свидетели: он обещал. — И она нехотя протянула мне драгоценный для нее лист бумаги.

— Выстраиваемся в цепочку в смене, — подал я команду и тронул поводья.

Мысли мои стали вновь хаотично вращаться в голове, как вариатор настройки приемника. Что это за любовное послание польской пани? Что это за Дионис и Артемида со свитой, идущие к Олимпу спасать папочку Зевса? Что это за грязные намеки, черт возьми? Ключ, которого не отобрать Посейдону? Что это за трубный глас в марсианской пустыне? Какие, на фиг, боги? Кто? Какой умник устроил это представление, сожри меня глюк?!

Я перевел КПК в видеорежим и сфотографировал послание: оно было написано на пористой серой бумаге, синим мелком, скорее всего, восковым… СИНИМ МЕЛКОМ! Я сегодня уже видел синий мелок! В рюкзаке у Джованни! Он написал это стихотворение! Он мелок наверняка украл у Дроновой! Я видел, у нее полно таких, разноцветных! Так… и оставил у себя в рюкзаке… либо не успел положить на место, либо… он боялся… Я обратил внимание вечером, перед вахтой: он был слегка взвинчен… Он догадывался, что с ним может что-то случиться. Может, он оставил мелок у себя как тревожный маяк, на всякий случай, чтобы я мог безошибочно определить авторство письма: ведь обыск — процедура стандартная при ЧП. Так… Может, он даже знал убийцу в лицо… хотя не факт… Спецагент из него — как из Йоргена буддийский монах… Он мог просто бояться: он же чувствовал, что в группе есть чужой, может, бластер Ирины его тоже ввел в заблуждение, и вообще… Так-так… Пока все худо-бедно понятно выходит…

А теперь надо как-то уяснить — на что он хотел мне намекнуть этим эпосом? «Вышел Пантеон на балкон — а оказался в подвале он». Так, кажется, говорил муж Ирины.

Стихи, конечно, да… вроде сюжет простой и понятный, а многое не ясно. А вот убийца эти стихи сейчас наверняка слышал, когда их Дронова читала. Интересно, там было для него что-то интересное? Вряд ли, иначе итальянец постарался бы подкинуть бумажку мне… хотя, может, просто не успел этого сделать?

— Что вы думаете об этом стихотворении? — тихим голосом спросила меня Ирина, поравнявшись со мной и слегка потянув поводья.

— Я думаю об этом, — ответил я с рассеянным видом.

— Я вас отвлекаю?

— Да нет, что вы. — Я закурил. — А вам что кажется?

— Я не знаю… — Ирина поежилась: подул порыв холодного ветра с равнины. — Если это намек на нашу группу и наш маршрут, то все это выглядит нелепо, так как ни к этому засекреченному месту, ни к итальянскому ученому (или разведчику, как я уже думаю) никакого отношения я не имею. И если соотносить двух упомянутых там персонажей, которых Зевс позвал на помощь, — это, конечно, лестно со стороны неизвестного автора, — со мной и вами, — то я никак не хочу понимать свою взаимосвязь с некими ключами, и вообще… я согласна с Аурелиано: это выдумка современного автора. И правильно сказал полковник — галиматья какая-то!

Она опять гневно сверкнула глазами.

— Почему вы так злитесь? — спросил я. — Вы мне все рассказали, и я верю, что это чистая правда.

— Не люблю, когда меня используют или пытаются одурачить, — сказала она уже более спокойно. — Простите, это эмоции — вечер сегодня… не особо обнадеживающе начался… Бедный Джованни… Я всегда говорила мужу после некоторых его историй, которые он иногда рассказывал, что разведка напоминает мне клубок сцепившихся змей, где нормальный человек долго не протянет… Эти интриги, эти бесконечные тайны, это вечное вранье…

— А я думал, вам нравится быть женой крутого разведчика… — Я опять заметил в Ирине перемены — сейчас она была уставшей женщиной, потерявшей любимого мужа и, возможно, часть веры в людей вообще.

— Нравилось, — поправилась она, — а потом я начала выматываться с этими его постоянными отъездами и секретами. Стала его просить как-то с этим развязаться или уйти хотя бы на менее опасную должность. Он мне пообещал, сказал, что на Марсе все будет иначе, по-другому… А сейчас оказывается, что хуже всегда есть куда…