Твоя любящая приемная мама

Кэт Элсуорси»

Но, увы! Когда Артур Ноэль, в соответствии с инструкциями миссис Элсуорси, пришел проведать девочек, его встретила миссис Флинт, которая сообщила ему своим вкрадчивым тоном, что юные леди съехали и, видимо, не доверяют ей, потому что не оставили адреса.

Когда он собрался уходить, к нему подбежала Поппи Дженкинс.

– Я услышала, что вы спрашиваете о моих любимых подругах. К сожалению, они уехали. Такие прекрасные – и лицом, и манерами. Но они сюда больше ни ногой. «Мэншн» им не подходит, и это неудивительно. Я думаю, они нашли себе более подходящее жилье, но адреса и мне не оставили. Нет, сэр, я ничего о них теперь не знаю. Да, сэр, это правда, это такая потеря для меня.

И Поппи, закрыв лицо руками, зарыдала и убежала в свою дальнюю комнатку.

Ноэль написал миссис Элсуорси, она срочно ответила. Затем они вместе пытались найти девочек, но все бесполезно – они так и не смогли отыскать в Лондоне сестер Мэйнуеринг.

– Как ужасно холодно, Примроз!

Это сказала Джесмин, сидевшая возле ярко горевшего камина в их гостиной.

Девочки уже несколько месяцев жили на Эден-стрит. Исчезли летние цветы, переменилась погода. Вечер был мрачным и туманным, как это бывает в позднем ноябре. Обои в маленькой гостиной по-прежнему отсвечивали розовым светом, но занавески на окнах постепенно стали желтеть. Туман проникал сквозь плохо пригнанные окна мансарды, отчего казалось, будто комната очутилась в облаке. Лица девочек изменились вместе с погодой. Джесмин утратила большую часть своей живости, часто была раздражена и совсем не походила на то радостное и сияющее создание, каким она покинула Розбери.

С лица Примроз исчез нежный румянец. Она стала, пожалуй, слишком бледна, что сильно портило ее, но глаза оставались ясными и спокойными. Ее платье было простым и аккуратным, манеры – мягкими и полными достоинства, как всегда.

Влияние холода на Дэйзи в тот момент не было заметно, поскольку она спала на двух подушках в углу гостиной, тепло укрытая пушистым одеялом. Пинк уютно мурлыкала в ее объятиях.

– Как холодно, Примроз, – повторила Джесмин и, поскольку сестра ничего не ответила, продолжая спокойно штопать чулок, прибавила: – Мне кажется, ты стала чересчур скупой. Почему нельзя купить побольше угля? Огонь слишком слаб для такой погоды, улицы уже покрыты снегом, а по углам комнаты – этот жуткий сырой туман.

– Перестань, Джесмин, – ответила Примроз, отложив работу и склонившись к младшей сестре, сидевшей на коврике перед камином. – Я берегу уголь до той поры, пока Дэйзи не проснется. Мы же договорились не тратить слишком много. Я не могу купить еще угля, пока мистер Дэйнсфилд не пришлет очередной чек. Закутайся в мою меховую накидку, дорогая, и ты сразу согреешься.

Джесмин, дрожа, медленно прошла в спальню и через минуту вернулась, но не с меховой накидкой, а с белой шерстяной шалью.

– Мистер Дэйнсфилд пришлет деньги только через неделю, – сказала она. – Ах, Примроз! Я думала, из тебя получится лучшая домоправительница, и нам не придется дрожать от холода.

Примроз улыбнулась.

– Джесмин, дорогая, – сказала она, – ты сегодня в мрачном настроении, иначе не стала бы говорить со мной таким тоном. Ты, наверно, забыла, что мы не можем потратить больше, потому что у нас украли пять фунтов. Когда придут деньги от мистера Дэйнсфилда, мы купим еще угля. Джесмин, я знаю, что с тобой: ты и половины обеда не съела. Когда я сегодня зашла навестить мисс Эгертон, она дала мне три замечательных яйца, совсем свежих. Мы съедим их сегодня на ужин.

– Нет, не съедим, – глаза Джесмин вдруг наполнились слезами, и ее раздражительность сменилась нежностью и печалью. – Эти яйца надо оставить для Дэйзи, и никто больше не должен их есть. Ты знаешь, Примроз, что мисс Эгертон считает Дэйзи слабенькой?

– Она ошибается, – ответила Примроз. – Только тот, кто не знает Дэйзи, может счесть ее слабой. Она выглядит не очень крепкой, но это не так. Я очень беспокоюсь о ее здоровье, но с ней все в порядке. Посмотри на нее, какой у нее нежный румянец.

– Мисс Эгертон сказала, что она похожа на ее младшую сестру, – продолжала Джесмин и вдруг остановилась. – Что ты, Примроз? Ты что, собираешься заплакать? Не надо, пожалуйста. Это будет ужасно, если ты заплачешь. Нет, Примроз, Дэйзи не похожа на маленькую Констанс Эгертон. Это наша Дэйзи, и она только выглядит слабенькой, а на самом деле очень сильная. Она никогда не простужается. Она, конечно, будет хорошо питаться. А мы с тобой не должны огорчаться из-за того, как бедно мы живем. Ведь правда, королева Роз?

Примроз быстро смахнула набежавшие слезы, а затем обняла и поцеловала сестру.

– Давай-ка вспомним наш добрый старый уговор: не грустить, не жаловаться, не плакать. А-а! Вот и наша птичка просыпается. Давай, Джесмин, подбрось угля в камин, пока я приготовлю ужин – овсяную кашу для нас с тобой и прекрасное свежее яйцо с чашкой теплого молока для Дэйзи.

– Пинк тоже хочет молока, – сказала Дэйзи, вылезая из своего мягкого гнездышка на диване. – Пинк похудела в два раза. Я могу прощупать все косточки на ее спине. Я знаю, она хочет сливок. Ах, девочки, какой сон я видела – мне приснилось, что Принц нашел нас.

– Принц? – удивилась Примроз.

– Да. И он был похож на джентльмена, которого мы давным-давно встретили в соборе святого Павла. Знаешь, Примроз, я так устала от Лондона!

– Ничего, дорогая, – отвечала старшая сестра, – ты сейчас видишь только печальную сторону событий. Подожди до Рождества. Скоро мистер Дэйнсфилд пришлет нам деньги.

– Я написала еще одно стихотворение сегодня ночью, – сказала Джесмин. – Я назвала его «Ода печали». Оно очень грустное. Написано белым стихом. Оно о людях, которым холодно и голодно. Я описала в нем и лондонские туманы, и чердачные комнаты, и занавески, которые когда-то были белыми, а теперь пожелтели от дыма и сажи. И слякоть на улицах, вдруг покрывшихся снегом. Это очень печальное стихотворение. Я плакала над ним. Не решилась показать его мисс Эгертон. Она ужасно придирается, и потом у нее не во всем хороший вкус. Она хвалит мои произведения, только если они совсем простые, почти детские. Стихотворение «Ода печали» абсолютно не похоже на «Потерянный рай» Мильтона. Оно сильное, но мрачное. Можно, я прочту его тебе после ужина, Примроз?

– Если хочешь, дорогая, – ответила Примроз. – Но почему тебе нравится писать такие мрачные стихи?

– Не знаю. Они соответствуют моему настроению. Ты что-нибудь знаешь о каких-нибудь грустных журналах?

– Да, один я видела на столе миссис Дав. Он назывался «Уотч».[14]Я просмотрела его, и он мне показался совсем невеселым.

– А, знаю, – заметила Джесмин. – Но есть еще хуже, чем этот. Миссис Дав однажды показала мне его. Она очень любит читать. Она сказала, что она и фартинга.[15]не даст за книгу, которая не заставляет горько плакать. Она показала мне новый журнал, который ей нравится. Он называется «Даунфолл»[16]Она говорит, что он мало известен, но чрезвычайно меланхоличен. Послать мое стихотворение в «Даунфолл», Примроз?