— Осторожно, за растяжками смотри! — шепчет Ча-ча.

— Есть кто дома? Хозяева? — Сосед вытаскивает из кармана гранату. — Считаю до трёх! Потом бросаю в зал гранату! Раз, два, три!

Тишина. Похоже, никого нет, но Сосед, стоя с серьёзным лицом, всё ещё держит эфку в руке:

— Бросаю!

— Никого нет, айда, проходим! Усман — ты за мной, Сосед — охраняешь выход! — забирая из рук Соседа гранату, приказывает Ча-ча.

И в зале, и в спальне чисто, прибрано. Из дома ничего не вынесено, все пожитки на месте. Похоже, что люди ушли два-три дня назад, но ничего с собой не взяли. Просто оставили. Кому? Открываю холодильник. Старый, пожелтевший от времени, овальный холодильник «Мир». Там кусок размороженной курицы, литровая банка прокисшего молока, солёные огурцы в трёхлитровой банке, две консервы. Водки нет. Закрыв холодильник, замечаю иконку на полочке в углу кухни.

— Пацаны, здесь русские живут!

— А мы, чё? Мешаем что-ль кому? Ща уйдём! — кричит из зала Ча-ча, поднимая за ручку дверь в полу. — Посмотрим подвал и уйдём!

Открыв проход, он отпрыгивает в сторону:

— Если есть кто — подай голос и выходи с поднятыми руками, а не то — гранату брошу! Считаю до трёх! Раз, два, три!

Опять тишина.

— Чё? Эта хата нет никто?

— Нет.

— Брось гранату, на всякий случай, вдруг там засада.

— Да кому надо — засаду в подвале устраивать! Нет там никого. Я спущусь, а ты прикрывай! — и Ча-ча полез в подвал.

— Ну? — интересуюсь я.

— Баранки гну! Нет тут ни хера ничего!

— А как же твоё чутьё? — неутерпев, ехидничаю я.

— Какое, бля, чутьё! Тут, поди, одни интеллигенты хреновы жили. Одни книги. Даже маринадов никаких нет, ни то, чтоб водка была.

Я лёг на пол и заглянул в подвал:

— Темно!

Ча-ча нашарил какой-то фонарик и посветил мне.

— И точно, одни книги! — удивился я. — Целая государственная ленинская библиотека! Ладно, вылазь давай, старушка ты моя, библиотекарша очкастая!

Большой, размером с сам зал, подвал полностью заставлен полками с книгами. Удивительно. Или тут жили ценители и знатоки литературы, или я не знаю, что и подумать. Ну, не вместо дров же они книгами запаслись. Не знаю.

Мы вышла на улицу.

— Ну, нашли чего? — глядя на наши пустые руки и недовольные лица, с усмешкой спросил Сосед.

— Там русские жили. Иконка даже у них есть.

— Ага, библиотекари какие-то, в очко знатокам их! — перекривился Ча-ча. — Они и жрали, наверно, книги. На завтрак — книги, на обед — книги, на ужин…

— Кончай а, ты как ребёнок прям.

Вышли со двора. Где-то недалеко стрекотали пулемёты, а мы, с пустыми руками, стояли и думали, как жить дальше.

— Скоро возвращаться надо уже.

— Знаю! Давай так, проверим вон тот дом — и назад.

— И там нас ждут сказочные богатства?

— Пошли!

Не то, чтоб калитка, ворота оказались открытыми. Проверив их на предмет растяжек, я и Ча-ча забежали во двор и присели под окном веранды. Сосед прикрывал с улицы. На корячках, стараясь не шуметь, медленно подобрались к двери, осмотрелись.

— Мне видно: дверь не заперта! — и только Ча-ча протянул руку к двери, как она настежь распахнулась.

Держа в одной руке рулон туалетной бумаги, а другой — опираясь на косяк, на пороге, в трико со свисшими коленками, в модных белых кроссовках и помятой спортивной олимпийке, появился мертвецки пьяный мужик. Среднего возраста, лет сорока. Волосы дыбом в разные стороны, недельная щетина на щеках, за километр — запах перегара. Очумелыми глазищами посмотрев на нас сверху вниз, он заплетающимся языком произнёс:

— Сюре дика ейла ха.

— Руки вверх, контра! — вскакивая, заорал во всю глотку Ча-ча. — Думал, свои здесь шастают? Ждал кого-то? Сучччара!

Мужик молниеносно поднял руки, выронил бумагу. Ча-ча ткнул ему в пузо ствол АКСа.

На крик во двор вполз Сосед. Не вставая, он поинтересовался:

— Случилось чего?

— Всё в норме! — кивнул Ча-ча. — А ты чё лежишь, ползаешь?

— А вдруг из дома обстреляют?

— Есть ещё кто в доме? — чуть не оглушил мужика Ча-ча. — Обманешь, сука, я тебе кишки выпущу! Я тебе тут не Минздрав, предупреждать не буду, если что подозрительное — стреляю сразу! Одно лишнее движение — всё, хана тебе, шурик!

— Нет, нет, в доме никого нет! — задёргал головой мужик. — Я один здесь, все ушли давно, в деревню поехали. Неделя я один. Один!

— А ща мы и проверим. Руки за голову! Иди первым!

— Да, да, я понял! Не стреляй, не надо! Не убивай! У меня отец совсем больной, один останется — не выживет!

— Где он?

— В подвале сидит!

— Ты же мне только заливал, что в доме никого нет!

— В доме — никого, в подвале — отец. Он старик совсем.

— А ты чё не ушёл в деревню? Воевать остался? Дудаевец? Где оружие?

— Я мирный человек. Рабочий. Всю жизнь на стройке работаю. Экскаваторщик я. Мне война совсем ни к чему. Война для Дудаева и его подельников. Рабочему человеку много не надо. Я и стрелять не умею.

— Ща мы всё проверим! Ну-ка ладони покажи! И плечо! Живо! — обшмонал мужика Ча-ча. — В дом!

Прошли в дом. Осмотрелись. Видать, мужик не врал, что простой рабочий — обстановка в доме доказывала это, никаких излишеств, только самое необходимое.

Вдвоём с Ча-чей спустились в подвал, Сосед с чеченцем остались наверху.

В подвале, между стеллажами и полками, заполненными банками с маринадом, на зелёной старой софе лежал дед. В одежде, в узкой маленькой папахе, из-под которой торчали седые волосы, в белых шерстяных носках. Старый-старый дед. Рядом лежал ошкуренный деревянный посох.

— Здорово, дед! Как здоровье? Оружие есть?

— Агуэбилляхи мина шайтану раджим! Бисмилля иррохманиррохим!

— Чё ты пищишь? Оружие, говорю, есть? Или у тебя трость, как у Джеймса Бонда, стреляющая?

— Нет, ничто нет, — еле выговаривая слова, с сильным акцентом прошипел дед.

— Точно? Ты не бойся. Детей, стариков мы не трогаем, мирных не трогаем! Мы оружие ищем. Водку изымаем. Водка есть? Самогонка или медовуха?

— Эй, солдат, — нагнувшись в проём в полу, крикнул сверху пьяный чеченец, — там самогонка есть! В углу, за софой. Хороший совсем самогонка. Забирай!

Ча-ча, заслышав заветное «самогонка есть», ринулся шарить по углам. Найдя шестилитровую стеклянную бутыль, наполненную по горло белой мутной жидкостью, он заулыбался: