Белый промокнул рот салфеткой и вежливо улыбнулся Турецкому:

— Так-так. Продолжайте, я вас внимательно слушаю.

— Вы знаете, что дело об убийстве Мамотюка не закроют до тех пор, пока убийцы не будут найдены. Это для милиции — дело чести. — Александр Борисович грустно усмехнулся. — Хотя не думаю, что самому Мамотюку это слово было так уж знакомо.

— Не слишком-то лестно вы отзываетесь о погибшем коллеге, — заметил Белый.

— Он мне не коллега, — сухо возразил Турецкий. — Но это я с вами обсуждать не стану.

Старик пожал сутулыми плечами:

— Не хотите — не надо. Может, налить вам вина, Александр Борисович? Вино хорошее, мне привозят прямо из Франции.

— Нет, спасибо.

Белый поморщился:

— Ну что вы заладили — «нет» да «нет». Вы у меня в гостях. А в гостях от угощения отказываться невежливо. — Он поднял сухую руку и тихо щелкнул пальцами.

Не прошло и десяти секунд, как перед столиком возник официант в белой рубашке и галстуке бабочкой. Турецкий даже не успел проследить, откуда он вышел. Ни слова не говоря, официант поставил перед Турецким бокал. Затем повернулся и удалился — молниеносно и беззвучно.

— Здорово они у вас натасканы, — сказал Александр Борисович, кивнув вслед удаляющемуся официанту.

— Вы находите? — Старик тоже посмотрел вслед официанту, как будто только сейчас обратил на него внимание. — Да, в самом деле, — кивнул он затем. — В наше время сервис — это все. Кто умеет услужить, тот владеет миром. Кстати, лет пятьдесят назад я и сам работал официантом. Вас тогда, должно быть, и насве-те-то еще не было. Дайте-ка я вам налью!

Белый взял бутылку и разлил вино по бокалам. Затем поставил бутылку, взял свой бокал, шевельнул седыми бровями и с пафосом произнес:

— За тех, кто уже не с нами.

Мужчины отпили не чокаясь. Старик вновь взялся за мясо. Видя, как ловко он расправляется с полусырой говядиной, Турецкий усмехнулся и сказал:

— Видимо, с пищеварением у вас проблем нет.

— Вы правы. У меня вообще нет проблем со здоровьем. Сам не пойму, почему так. Знали бы вы, через какие неприятные вещи мне пришлось пройти за мою долгую жизнь. Другому хватило бы и половины, чтобы к шестидесяти годам рассыпаться на части. А мне уже семьдесят, и я здоров как бык. Так на чем мы остановились, Александр Борисович?

— Мы говорили о генерале Мамотюке. О том, что его убили. И о том, что раскрыть это преступление для коллег генерала — вопрос профессиональной чести.

— Да-да, я понимаю, — кивнул старик. — Чего же вы от меня хотите, уважаемый? Чем я-то могу помочь?

Александр Борисович пристально посмотрел старику в глаза и сказал:

— Сдайте того, кто организовал убийство генерала. Вы поможете мне закрыть дело. Я сделаю так, чтобы вас не беспокоили.

Белый усмехнулся:

— А вы думаете, что способны доставить мне серьезное беспокойство?

— Вы даже не представляете, насколько серьезное, — усмехнулся в ответ Турецкий. — Генерал Грязное… вы наверняка о нем слышали… намерен серьезно потрепать вам нервы. Вы ведь не хотите терпеть убытки из-за того, что кто-то из подчиненных вам людей сделал глупость?

— Я вообще не люблю терпеть, убытки, — сказал Белый. — По любой причине.

— И я вас понимаю. — Турецкий выдержал паузу, сверля старика холодными глазами, затем резко произнес: — Сдайте мне убийцу. И мы разойдемся с миром.

Белый отложил нож и вилку, взял салфетку и аккуратно вытер морщинистые губы. Затем смял салфетку в руке и швырнул в пепельницу.

— Вот что я вам скажу, господин старший следователь по особо важным делам, — холодно произнес он. — Я понятия не имею, о чем вы тут мне говорили.

— Что ж, очень жаль. Я думал, мы договоримся. — Турецкий начал подниматься из кресла.

Белый сделал рукой успокаивающий жест и сказал:

— Я еще не закончил. Так вот, я понятия не имею ни о каком генерале. Но тем не менее я сознаю, что нам лучше жить с вами в мире. Иначе может пострадать мой бизнес. Поэтому я… оставаясь в недоумении по поводу причины, которая привела вас сюда… постараюсь уладить наши разногласия э-э… всеми доступными мне способами.

— Витиевато выражаетесь, — усмехнулся Александр Борисович.

— Но ведь вы меня поняли?

— Я — да.

— А это главное! На этом нашу встречу буду считать законченной. Всего вам доброго.

Белый проводил Турецкого взглядом, а как только дверь за ним закрылась, презрительно процедил сквозь зубы:

— Волчина позорный, — и смачно сплюнул.

В тот же вечер, но часом позже, к столику Сергея Ивановича Белого подошел высокий, широкоплечий парень с лысой, шишковатой головой. На вид парню было лет двадцать восемь. Звали его Костя Штырев, но друзья-товарищи предпочитали называть его просто Штырь. Он и сам себя так называл, и сильно бы удивился, если бы кто-нибудь обратился к нему по отчеству — Константин Вячеславович.

Поздоровавшись со стариком, парень пододвинул к себе ногой стул, уселся и вальяжно закинул ногу на ногу.

После ухода Турецкого Белый допил бутылку сухого вина и десять минут назад приказал распечатать вторую — красного, полусладкого.

Некоторое время старик молчал, разглядывая бокал с вином на свет. Затем сказал:

— Говорят, что вино по цвету сильно похоже на кровь. По-моему, это полный бред. В сравнении с вином кровь мерзкая, вонючая подливка. Ты согласен?

Штырь посмотрел на бокал и небрежно пожал плечами:

— Не знаю. Я вино не пью.

Старик слегка прищурился:

— Вот как? Что же ты пьешь, Штырь?

— Водку, вискарь, — ответил тот. — Иногда джин. Но после него привкус поганый, как будто елочных иголок нахавался.

Штырь поморщился, видимо вспомнив привкус, который оставлял в его рту славный голландский напиток.

— Что ж, водка тоже неплохо, — признал Белый. — Огненная вода. Напиток настоящих мужчин, мать его. Ты ведь настоящий мужчина, Штырь?

Лицо парня вытянулось.

— Че за базар, Иваныч? — настороженно спросил он.

— Настоящий мужик должен сам принимать решения. Так ведь, Штырь? Он никого не спрашивает, как ему поступать, потому что имел он чужие советы. Так?

— Ну, — недоуменно отозвался Штырь.

Белый вновь повертел в руках бокал с вином. Лицо его помрачнело. Когда старик вновь перевел взгляд на Штыря, во взгляде его появилось что-то волчье.

— Кстати, Штырь, ты знаешь, что сорокаградусную водку изобрел Менделеев?

Штырь нахмурился — вопросы старика начали его доставать.