сколько угодно много. В таких случаях правда у каждого своя – цена разная. А вот маме про поход к сове нужно было все равно рассказать.

Герман удивленно уставился на собеседника.

– Откуда вы знаете? – спросил его ежонок.

– Я же самый старый еж в деревне, может у меня и плохая память от склероза, но нос меня никогда не подводил, – с этими словами он щелкнул себя по носу. – О! Скоро дождь пойдет, – добавил старейшина, делая глубокий вдох.

Глядя на чистое небо, Герман лишь пожал плечами.

– Если вы столько всего знаете, может, вы знаете, почему у меня до сих пор нет иголок? – поинтересовался ежик.

– Этого я тебе не могу сказать, скажу лишь, что ты не такой как все.

– Это я и сам знаю, – уныло сказал ежонок.

Я не говорю про твой внешний вид, я говорю про твой внутренний мир, твое сердце, тепло и доброту, что есть у тебя, твое мужество и отвагу, которую ты не раз еще проявишь. А сейчас ступай к деду, ему там твоя помощь нужна, – закончил беседу с Германом старейшина, и маленький ежонок, глубоко задумавшись над словами старого ежа, спешно направился в сад.

Тем временем, работа в саду кипела. Леонард носился среди высоких кустарников с гигантскими ножницами, подрезая торчащую поросль. Герман взял ножницы поменьше и присоединился к дедушке.

– А старейшина сказал, что скоро начнется дождь, – поделился полученной информацией внук.

– Какой бред, – возмутился Леонард, задрав голову к верху. – На небе ни облачка. Старику лишь бы взболтнуть что не попади.

– Дедушка, разве тебе неприятно было получить медаль?

– Не нужны мне их глупые медали.

– А мне вот приятно, – надуто ответил Герман, не понимая почему дедушка такой вредный.

Леонард хотел еще что-то сказать, но увидел погрустневшего внука и тут же осекся. Его нахмуренные брови медленно поползли вверх, рот растянулся в улыбке.

– Нечего тут грустить, от тебя все цветы завянут, – сказал он, потрепав Германа по шелковистой шевелюре. – Хочешь фокус?

– Давай, – воодушевился внук.

Леонард взял свою медаль и протянул ее Герману.

– Закопай ее на той клумбе, – указал он на клумбу неподалеку от них.

Ежонок сделал маленькую ямку, поместил медаль и засыпал ее землей, стал с интересом пристально смотреть на дедушку, который подошел к пышным кустам на другой клумбе и сунул лапу в зеленую гущу. Порывшись немного среди листвы, дедушка наконец высунул лапу обратно и протянув зажатый кулак распираемому от любопытства внуку, резко скомандовал:

– Дуй!

Ежонок дунул на кулак, ладонь тут же раскрылась и перед Германом лежала та самая медаль, которую он закопал до этого. Восторженный ежик захлопал в ладоши.

– Вот это да! – удивлялся он. – А меня научишь?

– Возможно, когда-нибудь и научу, – ответил Леонард, и они продолжили работать, весело шутя и болтая на разные темы.

Следующий день не предвещал ничего особенного, все по налаженной схеме – плотный завтрак, школа, ну и конечно же чудесный сад, ставший для Германа вторым домом. Привычный же распорядок Леонарда был существенно нарушен. С одной стороны он приобрел друга в мордочке своего внука, дни стали короче, время за беседой с ним летело незаметно. Так же он подчеркнул для себя потрясающие навыки преподавателя, хотя в этом была по большей части заслуга самого ученика, который вникал во все тонкости с первого слова, был полностью увлечен этим, и абсолютно сконцентрированным, что для ежей его возраста вообще не свойственно. Но была и другая сторона – Леонард прискорбно готовил. Единственное, что он умел – это высыпать содержимое банки в тарелку, будь то грибы, ягоды или фрукты. А иногда и вовсе ел прямо из банки. Углы в его кухне заросли паутиной, как, впрочем, и во всех остальных комнатах, ведь ел он в беседке в саду, а спал в оранжерее на раскладушке. В дом заходил крайне редко и вообще не видел в нем никакой необходимости, кроме кладовки, которую закрывал на ключ, висевший на его шее, на шнурке.

Но с появлением в его повседневной жизни внука, перед которым хотелось выглядеть умеющим абсолютно все, будни Леонарда наполнились новым смыслом. На его кухне, рядом с горой немытой посуды, стояла стопка книг Мистера Макарунно "Кулинариссимо ежиссимо", с кучей закладок в каждой из них. Пока внук учился в школе, упрямый до безумия дедушка совершенствовал свои навыки в готовке, ругая свои лапы за корявость, а порой и автора книг за слишком сложное описание. Тем не менее, Леонард оказался не худшим учеником, чем Герман и через короткое время он овладел простейшими рецептами блюд и теперь мог готовить их на обед внуку, удивляя его своими умениями.

В то утро он как всегда проводил на кухне, готовясь к приходу голодного со школы внука. Поскольку часов в его доме не было, ориентировался обычно он по солнцу, которое все никак не решалось ударить своими лучами в окно Леонарда, объявляя тем самым приход дня на смену прохладному утру.

Вместо этого кто-то постучал в его дверь. От неожиданности Леонард вздрогнул. С неохотой, ворча, он открыл дверь и удивился – на пороге стоял Герман, шерстка была слегка влажная, сам весь хмурый.

– Ты чего так рано? – поинтересовался дедушка.

– Как рано? Как всегда вроде, – неуверенно ответил еж.

– Утро ведь еще? – настаивал дедушка.

– У тебя наверно часы встали, – предположил Герман.

– Мои часы никогда не встанут, – гордо сказал дедушка. – Солнце, вот мой главный ориентир!

– Ха! Какое еще солнце? Там дождь идет, – ответил ежонок деловито.

– Какой еще дождь? Нет та никакого дождя! – пробурчал дедушка.

– А что же это тогда?

– Это роса с деревьев капает.

– Хороша роса, скоро весь сад зальет.

За окном что-то резко мелькнуло белой вспышкой. Леонард замер. Через несколько секунд раздался оглушительный грохот, от которого задрожал весь дом. Сквозь дребезжание посуды, как всегда стоящей горой, едва можно было расслышать дрожь стекол оранжереи. Герман прекрасно знал, что это за грохот, как наверняка знаете и вы. Это гром, неразлучно следующий за молнией по всему белому свету. Прошлым летом ежонок был ужасно напуган этим природным явлением. Он слышал множество разных историй о разрушительной силе молнии, которая попадая в дерево, оставляла от него одни щепки, а массивные дубы, как огромным топором рубила пополам от макушки до самых корней. Но даже не этими историями был напуган Герман. Тем же летом ему довелось увидеть ее живьем. На небе яркой вспышкой вырисовалась длинная искривленная линия, сопровождаемая оглушительным раскатом грома. Герман, не помня себя от испуга, крепко зажал лапами глаза, а когда все утихло, с удивлением