А мелкий бандит и остальная писюнва уже удирали от меня в другую сторону. Хорошая реакция, ничего не скажешь. Я поднял с земли биту и запустил её в мелкого брата главаря. Палка приземлилась хорошо, прямо в затылок.

Из всей шайки не удрал и не потерял сознания только вожак, он лежал на боку и скулил, одной рукой держась за промежность, а другой пытаясь достать из куртки оружие.

– Ну ты сам виноват, парень, – сказал я.

И вынув из кобуры «стечкин», я с чистой совестью выстрелил ему в голову.

Как только я спрятал пистолет в кобуру, опять застрекотали автоматные очереди, вдобавок к ним присоединился стук двух пулемётов.

«Плохо дело, надо бежать», – решил я, и тут из-за угла соседнего дома вышли двое милицейских в мышастой форме нового фасона.

– Кто стрелял?

– Вы что, издеваетесь? – пришлось крикнуть мне в ответ. В столицы Колонии палят из пулемётов, а эти дебилы ко мне пристали. – Я стрелял.

Милицейские быстро подбежали ко мне.

– Лейтенант разведбатальона Виктор Ахромеев, – представился я. – Шпана пыталась магазин ограбить. Я их успокоил, одного навсегда. Блин, мужики, что в городе происходит?

Удостоверение я доставать пока не стал, а то ещё пальнут с перепугу.

Двое милицейских переглянулись друг с другом весьма характерно. Тут я насторожился.

– Сержант Барулин, удостоверение, пожалуйста, – попросил один из них.

Милицейские встали по бокам, но не как шпана, а грамотно – ни дать ни взять конвой.

– Сейчас, – ответил я и полез во внутренний карман за документами. – Только и ваши можно увидеть?

– Ну разумеется, – сказал Барулин и тоже полез за пазуху.

Я сделал вид, что копаюсь во внутреннем кармане, но не выпускал из поля зрения сержанта, тот тоже рылся у себя под мышастой курткой и косился на меня. Пауза затягивалась. Второй милицейский подошёл ко мне совсем близко, и я поймал знак глазами, который подал ему напарник.

Есть такое упражнение: правая нога сгибается, левая рука поднимается и тоже сгибается в локте, а правая рука опускается и совершает хватательное движение. Его-то я и выполнил.

Первый милиционер взлетел вверх с переломанной челюстью, второй, представившийся сержантом Барулиным, согнулся и завыл тонким голосом.

«Стечкин» снова был у меня в руке. Я успокоил Барулина парой оплеух, тот плюхнулся на асфальт.

– Ты чё, мужик, охерел? – простонал сержант.

И получил берцом по рёбрам, не сильно, но опрокинулся на спину. Я быстро его обыскал, нашёл внутри кошелёк почти без денег, револьвер и липовое удостоверение на имя сержанта Барулина.

– Отвечаем быстро, чётко: кто, откуда, зачем?

– Ты чё несёшь? – простонал «сержант», держась за пах.

Невежливо отвечать вопросом на вопрос, тем более в такой ситуации. «Сержант» это понял, когда я врезал ему пяткой по щиколотке.

– Слушай, тварь, – прохрипел я, тыкая ему пистолетом в лицо, – мне возиться с тобой некогда, я сейчас тебя грохну, и всё.

– Ннне надо. Я всё скажу. Я из ДОАРа, – промямлил сержант.

И получил ещё одну оплеуху.

– Какого на хрен ДОАРа?!

– Добровольческой освободительной армии рабочих, – вымолвил «сержант», – я там состою. То есть не в армии, а в партии рабочего профсоюза.

«Ну ни хрена себе?» – подумал я, а вслух сказал:

– Как ты в армию попал, усос?

– Я был разнорабочим на артзаводе. Два месяца назад мне предложили вступить в партию. А неделю назад куратор сказал, что есть дело. Специально для меня и Лоханкина. И велел прийти в штаб.

– Где штаб?

– У Северных Развалин.

– Кто куратор?

– Алёхин Дмитрий Сергеевич, он у нас в партии занимался связями с общественностью. Неделю назад он передал мне удостоверение, объяснил, как себя вести, чтобы на милицейского походить. А сегодня вечером вызвал в штаб, выдал форму. Велел ходить по городу, стараться задерживать офицеров.

– Хватит, – оборвал я «сержанта». – Шпана ваша?

– Ненне знаю. Ничего об этом не слышал.

– Эт ты, юродивый, жаль, некогда с тобой возиться, – вздохнул я.

– Не понял, вы о чём? – последнее, что спросил «сержант».

Два выстрела и два новых трупа на асфальте. Я обыскал второго липового сержанта, у него оказался ИМ и тощий кошелёк, у главаря шпаны под коричневой курткой тоже обнаружился револьвер. Какая-то ночь револьверов. Пока я обыскивал трупы, пришёл в себя щекастый сопляк из шайки грабителей, посмотрел на меня мутными от ужаса глазами. Но я сегодня добрый, да и просто патроны тратить неохота.

– Вали! – приказал я.

Щекастый поднялся и пулей полетел по улице. Жить всем хочется.

А я, спрятав стволы за мусорный бачок (оружие так себе, но потом продать можно будет), побежал в другую сторону, туда, откуда слышались выстрелы.

А мне нисколечко не страшно.

Ведьмачка я, и всё смогу,—

звонко пропела белокурая девочка со сцены.

– Да ты кто есть?

Девчонка и гордячка…

– Стоп, стоп! – закричал из глубины зала главный режиссер. – Лика, ты что, не видишь, что у тебя стеклянный шар погас. Что ты поёшь? Аглая! – снова закричал режиссер, его голос эхом отскакивал от стен.

– Аглая! – тоже крикнула Лика.

Девушка выглянула из-за кулис:

– Что случилось?

– Шар не работает, – Лика приподняла на ладони стеклянную сферу.

– Ой, извините. Сейчас исправлю.

– Так, перерыв пять минут, – сказал режиссер.

Катя Завольская, девушка, играющая Цири, спрыгнула со сцены и направилась в зал к Лопухину, который разминался с мечом. Лика протянула Аглае стеклянный шар, который, по замыслу постановщика, должен гореть алым светом.

Вдруг в зал вошли вооружённые люди. Лика заметила их боковым зрением и осторожно подтолкнула Аглаю за кулисы, та вскинула голову:

– Что такое?

Лика прижала палец к губам.

– Что вам здесь надо? У нас репетиция, выйдите отсюда, – возмутился режиссер.

Вооружённый человек, шедший первым, жестко скомандовал:

– Всем стоять! Никому не двигаться.

– Бежим! – крикнула Лика и дёрнула Аглаю за руку.

Девушка упёрлась.

– Вы что, я не могу, – ответила она.

– Что вы несёте? – крикнул режиссер. – А ну пошли вон!

Налётчик, что приказал не двигаться, вынул пистолет из разгрузки. Грянул выстрел, и голова режиссера лопнула, обрызгав все вокруг красными брызгами.