– Кого вы хороните? – тихо спрашиваю я.

Маша смотрит на меня как-то странно, – то ли с испугом, то ли с сочувствием, – но молчит.

В пещере царит тишина. Воздух словно бы застыл. Он висит тяжелым, темным занавесом над головами людей и кажется осязаемым. Легкий аромат, источник которого я никак не могу обнаружить, приятно щекочет ноздри. Возможно, это какие-то подземные испарения. Беззвучно мерцают светлячки. Застыли, точно изваяния, люди. Сын вождя тихо стоит рядом с отцом и матерью, глядит по сторонам серьезно, задумчиво. Кошка, устроившаяся на плече хозяйки, молча смотрит перед собой. Даже рыба не плещется в озере.

Все живое чувствует ледяное дыхание смерти, прошедшей совсем рядом, почти коснувшейся их краями савана. Все ощущают мрачную торжественность момента. Один только я ничего не понимаю.

– А ждете кого?

Вместо ответа Маша легким жестом указывает куда-то за спины мужчин и в тот же миг опускается на колени. Следом преклоняют колени и все остальные. Я на всякий случай тоже опускаюсь на влажную глину. Тут только замечаю я, что к кладбищу из глубины подземного зала медленно, торжественно шествует сгорбленный старик. Издалека бросается в глаза длинная борода пепельного цвета, спускающаяся до пояса; такого же цвета и его волосы. Он идет, опираясь на посох, и что-то бормочет себе под нос.

Я сначала предположил, что это колдун или знахарь, но потом услышал, как седовласый старик напевает:

– Ве-е-ечная па-а-амять. Ве-е-ечная па-а-амять.

Священник. Вот кто это.

Подойдя к племени, которое в полном составе собралось около свежей могилы, старик трижды перекрестился, и последние сомнения отпали. Я торопливо складываю пальцы в щепоть и осеняю себя крестным знамением.

– Это Кондрат Филиппович, – шепчет мне на ухо Маша, – он будет отпевать…

– Кого?

Я вновь не получаю ответа.

Тем временем седой старик заканчивает читать молитвы и обращается к Маше:

– Приведи его, Мария. Пусть попрощается.

– С кем?

– Сейчас сам увидишь, – шепчет Острикова, пряча глаза, – иди.

И я делаю шаг вперед.

А вот и покойник.

Рядом с погребением, не заметный со стороны за сваленной в кучу глиной, лежит какой-то человек. Он облачен в красно-синий комбинезон. На груди три буквы: «Р.К.А». Такой же был и на мне. Светлые волосы обрамляют гордое, величественное лицо. Очень красивое лицо. Даже смерть не лишила его изящных, благородных черт.

– Да это женщина! Какая… Какая властная. Настоящая принцесса. Или нет, королева. А может… Капитан?

Тут же голова закружилась, сначала медленно, потом все быстрее. В глазах потемнело. Все вокруг подернулось туманом.

– Ка-пи-тан! – сорвалось с моих губ случайно подвернувшееся слово.

Все племя дружно кивает.

– Капитан, – эхом отвечают люди.

Вождь Афанасий делает шаг вперед и произносит:

– Да, Герман. Это – твой товарищ, капитан Светлана Николаева. Так было написано на ее скафандре.

Я слышу слова Афанасия так, словно тот вещает издалека, но теперь все понимаю. Фрагменты нехитрой головоломки сложились вместе.

– Мы нашли ее на Мертвой станции, – продолжает говорить вождь. – Страшное место. Там выходят из-под земли ядовитые газы. Оттуда приполз сюда и ты. Видимо, именно под действием газов ты потерял память. Еще там лежал твой шлем, а в карманах капитана Николаевой мы нашли…

Но договорить ему не дал Кондрат Филиппович.

– Потом, – резко произносит он, – все это потом. Не мешайте ему прощаться с другом.

Я рад был бы последовать словам старика.

Но не могу.

Смотрю на эту красивую, сильную женщину, чье сердце остановилось навеки, и ощущаю в душе тяжелую пустоту.

Я должен оплакать этого человека, выдавить из себя слова последнего прощания. Но я молчу. И слезы не текут из моих глаз.

Я не знаю эту женщину. Все, что связывает меня с этой красавицей, которую я когда-то называл капитаном, а может быть, и другом? возлюбленной? женой? скрывает безразличная и холодная темнота. Ни единого проблеска. Ни одного воспоминания. Чужой человек.

– Капитан, – превозмогаю себя, начинаю говорить, – я никогда не забуду те годы, что мы сражались плечом к плечу! Ты всегда будешь жить здесь, в моем сердце. Капитан! Я всегда буду помнить… Буду помнить всегда…

Дальше говорить я могу. Горькие злые слезы хлынули из моих глаз. Это не горе. Это злость и обида на этот страшный, жестокий мир, лишивший меня всего. Лишивший меня памяти!

За что мне это?!

За что-о-о?!

* * *

Горе, терзавшее пришельца; горе, граничащее с безумием, никого не оставило безучастным. Упал на колени, закрыв лицо ручонками, сын вождя. Опустили глаза остальные мужчины. Зарыдали женщины. Даже Мария, прежде смотревшая на космонавта с неприязнью, не могла сдержать слез.

И даже когда Герман перестал выть и метаться у тела погибшей подруги, люди долго стояли, не смея пошевелиться.

– Не хотел бы я оказаться на его месте, – шепнул Афанасий Кондрату, когда последние конвульсии, сотрясавшие тело пришельца, стихли.

Старик кивнул.

– У него же ничего нет. Подумать только. Ничего! На этот раз Мертвая станция отняла очень много. Слишком много.

– Разве можно отнять что-то большее, чем жизнь? – пожал плечами Кондрат Филиппович.

– Можно, – возразил Афанасий.

Они замолчали.

Не говоря ни слова, наблюдал предводитель подземного народа, как Арсений и Прохор приблизились к Герману, осторожно оттащили его в сторону, а затем со всеми возможными предосторожностями опустили в могилу тело второго космонавта…

– Вот и все, все кончилось, – сказал Афанасий полчаса спустя.

Погребальная церемония завершилась. Лишь небольшой холмик напоминал, что недавно здесь навеки упокоилась гостья из внешнего мира.

– О нет, – отвечал Кондрат Филиппович, – все только начинается. Чувствую… Чувствую, как пошатнулось равновесие. Что-то изменилось. Этот человек… Этот космонавт. Он принес в наш мир то, чего тут не должно быть. Чему тут не место. Помяни мое слово, Афоня: теперь сонному царству конец. И возврата к прежней жизни нет.

Вождь молча внимал словам своего седовласого наставника. Не спорил, не возмущался, лишь хмурил лоб, пытаясь понять, переварить те пророчества, которые слышал.

– И что же ждет нас? – задал он единственный вопрос.

– Не знаю. Мне не дано видеть будущее. Но знаешь, это правильно. Это верно.

– Что?

– То, что он явился в наш мир. Явился, чтобы изменить его.