А всё остальное — это лишь буйный взлёт фантазии и моего воображения.

Взгляд неудержимо и безуспешно попытался заглянуть под кровать. Ничего отсюда не видно. И хорошо, что не видно. Пока буду считать это… Этот свёрток — боевыми трофеями. Той самой спасительной лодкой, ниспосланной мне провидением. И на время забуду о его содержимом. Да! Именно так и нужно к этому отнестись. А ещё лучше будет, если я над всем этим чуть позже подумаю, когда с неожиданными визитёрами разберусь!

Вновь в дверь несколько раз стукнули. И стучат-то, оказывается, вежливо, не ногами тарабанят. А я спросонок не понял и всполошился. А времени сколько? Который час-то?

И я потянулся к лежащим на столе часам. Ох ты! Это я столько времени проспал?! На построение же пора!

Звонко щёлкнула об ограничитель задвижка, толкнул дверь от себя, застыл в проёме, глядя на отскочившего в сторону Андрея.

— Осторожно! Убьёшь ведь! Проспал? Стучу тебе, стучу, уже подумал, что ты без меня в роту ушёл. Подъём, соня, труба зовёт! — и тут же резко перескочил на другую тему. — А неплохо мы вчера посидели! Я утром вообще голову еле-еле оторвал от подушки. Эх, скорее бы до столовой добраться, до кваса, во рту словно птицы гнездо свили да нагадили. Ты что, так и будешь столбом стоять? Поторапливайся, дружище, поспешить нужно.

Друг бесцеремонно отодвинул меня плечом в сторону, протиснулся в комнату, обдавая меня при этом знакомым всем и сразу узнаваемым ароматом свежего утреннего одеколона и несвежим выхлопом похмелья. Похоже, не одного меня такая мысль посетила. Андрей принюхался, уловил запах витающего в комнате перегара и скривился.

— Хоть бы окно на ночь открыл. А я гляжу, нет тебя внизу и нет. Решил вот поторопить. Да ты что столбом застыл? Собирайся, собирайся, Серж, в столовую опоздаем. А там квас на столах. Холодненький такой и с пузырьками. В нос так и стреляет. — Голос Андрея приобрёл мечтательные нотки, он даже глаза невольно зажмурил.

Я тоже непроизвольно сглотнул сухим горлом от такой заманчивой картинки, скривился от раздавшегося, как показалось, скрежета. Да, кваску сейчас холодненького не помешало бы выпить. Кружечки две так. Залпом. Или три. Вчера за день помещение так от солнечных лучей прогрелось, что всю ночь дышать нечем было.

— Ну так открой, если тебя не затруднит. Пусть и правда хоть немного комната проветрится.

И я снова засуетился. Только на этот раз расторопно и уже почти без лишних эмоций быстро собрался, предварительно умывшись и побрившись на два счёта. И руки не дрожали, и даже не порезался при этом удивительном процессе. Впрочем, почему-то я вообще ни разу при бритье не резался, с самого первого раза, как здесь оказался и лезвие в руки самостоятельно взял. Тут самое главное, режущих движений лезвием не допускать, тогда и будет всё отлично. Вот как у меня сейчас. А, вообще, если правду, конечно, говорить, то я все тонкости этого дела подсмотрел у того санитара, что меня в госпитале брил. Как оказалось чуть позже — ничего сложного, твёрдая рука нужна, и всё.

Вся моя гигиена заняла от силы минут десять, а через пятнадцать я уже был полностью готов к выходу.

— Мы идём?

Никакой ответной реакции. И зачем тогда торопил? А что это мой друг так к окну прикипел, что даже через подоконник перевесился? Подошёл, глянул на объект его пристального внимания и всё понял. Барышни там внизу ходят, гимназистки молоденькие. Ишь, как торопятся на свои занятия, спешат. И что, спрашивается, он там смог разглядеть? Шляпки же у них на головах, ничего сверху не видно.

— Дружище, а как же твоя тайная любовь? О которой ты мне вчера все уши прожужжал? — Отодвинул Андрея в сторону от окна и мягко направил его в сторону двери. Прикрыл плотно оконные створки, задёрнул занавески. Развернулся к выходу и не удержался, бросил быстрый взгляд в подкроватный сумрак. Ничего не видно, хорошо. Хозяева в моё отсутствие в комнату не зайдут, можно спокойно уходить.

— Любовь это любовь, она в моём сердце всегда живёт. А любоваться барышнями никогда не помешает. Тяга к прекрасному, она, знаешь, облагораживает даже такую чёрствую душу, как твоя, — после небольшой паузы немного пафосно всё-таки соблаговолил ответить Андрей, топая к двери и с сожалением оглядываясь на прикрытое окно.

Дурень, и что оглядывается? Лучше бы вниз поторопился. На улице барышень проще разглядывать.

— Скажи ещё, что и голову от греховных помыслов очищает, — закрыл комнату на ключ и отработанным привычным движением ладони проверил, ровно ли сидит фуражка на голове.

— Будешь смеяться, рассоримся.

— Да не смеюсь я. Ты же сам видишь, насколько я серьёзен. Прости, если что не так сказал. Просто твои вчерашние восторженные дифирамбы своей новой пассии несколько не стыкуются с сегодняшним поведением. Слушай, а ты мне раньше ничего не рассказывал, что у тебя появилось очередное сердечное увлечение.

— Пойдём уже, а? — взмолился мой друг, увиливая от ответа. — Опаздываем.

Эх, как он жалеет о своей вчерашней несдержанности. Проговорился. Ладно мне, а если бы кому другому? И не стану я ему в душу лезть, подробности выпытывать, потому что это не моё дело.

Так ему и объяснил. Пусть успокоится. У меня и своих дел по горлышко. И не бутылочное горлышко, а своё собственное, родное. Где бы и как бы так аккуратненько о вчерашних ночных событиях возле гостиницы разузнать? Интересно, может, в утренней газете что-нибудь написали? Сейчас бы мимо «Палермо» да «Лондона» прогуляться, посмотреть, что там происходит, но нельзя. И вообще нам в другую сторону нужно поторапливаться, и это сейчас главное. Да и подозрительно это будет выглядеть, пришла в голову отрезвляющая мысль, на самом-то деле — вокруг разыгравшегося поздней ночью сражения бродить. Знаю откуда-то, что преступников всегда на место совершённого преступления тянет. На этом их и ловят. Иногда.

А что, я себя уже к преступникам причислил? Не рано ли? Ведь помыслы мои с самого начала были чисты, и действовал я таким образом лишь для того, чтобы задержать грабителей. И ценности спасти. А то, что в итоге получилось… Ну, так вот вышло. Бывает. Теперь-то, на относительно свежую голову соображаю, что не получится у меня просто так вернуть содержимое саквояжа его настоящим владельцам. Слишком много глупостей я вчера по пьяной лавочке наделал. Зачем узлы распотрошил, спрашивается? Вообще не понимаю. Нет, меня, наверное, сразу в Сибирь отправят, даже разбираться в моих истинных намерениях не станут. М-да.

Ладно, посмотрим. А пока буду руководствоваться той самой умной мыслью, что мне ночью в голову пришла. О божественном провидении и его своевременной помощи…

За столом первым делом притянули поближе к себе кувшин с пенистым напитком, осушили его до дна, попросили принести ещё один такой же полный и лишь потом приступили к завтраку, не обращая никакого внимания на посыпавшиеся при этом со всех сторон дружеские подначки и шуточки. Ничего обидного и умаляющего офицерское достоинство в этих подначках не было, поэтому отшутились в тон, а там и разговор за столом перескочил на предстоящие сегодня роте дела.