А Джондалар был поражен ее даром. Для обычных людей такая натренированная память была чудом и значительно убыстряла процесс обучения. Он изумлялся тому, с какой легкостью Эйла запоминает новые слова, — казалось, это не составляет для нее никакого труда. Конечно, развить такую способность было нелегко, и хотя она действительно научилась схватывать все на лету, однако так и не поняла, какой памятью обладают члены Клана. Никому из Других это не было присуще; именно такая особая память является главным отличием между этими двумя ветвями человеческого рода.

Люди Клана представляли более древнюю ветвь, но их головной мозг был даже больше, чем у их потомков, и, в сущности, мыслительные способности Клана были ненамного меньше, скорее это было мышление другого вида. Клан черпал свои знания из памяти, которую отчасти можно было назвать инстинктом, но только более осознанным инстинктом; эти люди с рождения копили в своей мозговой копилке все, что знали их предки. Им не надо было вновь познавать этот мир и учиться навыкам, потребным для жизни, — они все понимали. Дети нуждались только в том, чтобы им напомнили то, что они уже знали, и они с ходу привыкали к такому процессу. А взрослые знали, как следует открывать эту копилку наследственных знаний.

Они легко вспоминали, однако новые знания усваивали с огромным трудом. И если уж они выучили нечто новое — поняли новую идею или приняли новый обычай, — то уже никогда не забывали этого знания, передавая его из поколения в поколение. Правда, копилка их памяти наполнялась крайне медленно. Иза уловила отличие памяти Эйлы и, возможно, даже догадалась, в чем оно заключается, когда учила девочку лекарственному искусству. Этот странный ребенок вспоминал не так быстро, как дети Клана, но зато гораздо быстрее воспринимал все новое.

Ридаг сказал слово. В первый момент Эйла не поняла его, но затем узнала — это было ее имя! Он произнес ее имя на том молчаливом языке, который стал ей почти родным, на языке людей Клана.

Подобно им, этот ребенок был не способен к четкой артикуляции речи; он мог издавать отдельные звуки, но в этом наборе не хватало некоторых важных составляющих, и из-за этого он не мог научиться произносить слова людей, с которыми жил. Эйла и сама до сих пор испытывала трудности в произношении слов, поскольку отвыкла пользоваться всем набором звуков, назначенных ей от природы. Именно ограниченные возможности речевого аппарата людей Клана и их предков стали причиной возникновения и развития богатого и всеобъемлющего знакового языка — языка мимики, жестов и поз, позволявшего выразить все нюансы богатой и всеобъемлющей культуры Клана. Ридаг понимал Других, понимал вырастивших его людей; ему была понятна сама идея языка. Он только не умел пока объяснить им этого.

Затем мальчик сделал жест, с которым вчера вечером обратился к Неззи; он обратился к Эйле как к матери. Эйла почувствовала, что сердце ее учащенно забилось. Последним, кто называл ее так, был ее сын, и Ридаг внешне так напоминал Дарка, что на мгновение ей даже показалось, что перед ней ее родной сын. Как бы ей хотелось, чтобы он действительно оказался Дарком, она жаждала обнять сына, прижать его к груди, произнести его имя. Зажмурив глаза, Эйла с трудом подавила дрожь, вызванную этими мечтами, и вернулась в мир реальности.

Открыв глаза, она увидела, что Ридаг смотрит на нее проницательным, не по-детски мудрым, сочувственным взглядом, казалось, он полностью понимал ее и знал, что она также понимает его. Но как бы ей этого ни хотелось, Ридаг не мог стать Дарком. Он был похож на Дарка не больше, чем она — на Диги; он был Ридаг, и никто другой. Окончательно овладев своими чувствами, Эйла глубоко вздохнула.

— Ридаг, ты хочешь узнать новые слова? Новые ручные знаки? — спросила она.

Он усиленно закивал.

— Ты ведь уже запомнил слово «мать» прошлым вечером… Он ответил ей, молча повторив тот знак, который так растрогал Неззи… да и саму Эйлу.

— А вот такой знак ты узнаешь? — спросила она, делая приветственный жест. Она видела, что он старается вспомнить что-то, словно мысленно пробирается сквозь туман, скрывающий его знания. — Это знак приветствия, он означает «доброе утро» или «привет». А сейчас смотри, — она показала почти такой же, но более привычный для нее жест, — так здороваются старшие с младшими.

Ребенок сосредоточенно нахмурил брови и, сделав похожий жест, радостно взглянул на нее, оскалив зубы в своей пугающей улыбке. Затем повторил оба жеста, подумал немного и, сделав третий, вопросительно посмотрел на нее, не уверенный в собственных знаниях.

— Да, да, все правильно, Ридаг! Я — женщина, как и твоя мать, и именно так приветствуют взрослых женщин. Ты наконец вспомнил!

Неззи заметила, что Эйла и Ридаг сидят рядышком. Бывало, Ридаг, забыв о своем хрупком здоровье, увлекался какой-то игрой и пытался сделать то, что было ему не под силу; конечно, Неззи очень беспокоилась за него и поэтому всегда держала мальчика в поле зрения, чтобы вовремя помочь ему в случае необходимости. Направившись к этой жестикулирующей парочке, она старалась понять, чем занимаются ее мальчик и эта молодая женщина. Эйла подняла глаза и, заметив выражение недоумения и любопытства на лице Неззи, решила приобщить ее к учебе.

— Я показываю Ридагу язык Клана, его родной язык, — объяснила Эйла, — он сможет говорить с помощью рук, как вчера вечером.

Ридаг широко улыбнулся, обнажив свои необычно большие для ребенка зубы, и обратился к Неззи, сделав знак рукой.

— Что это означает? — спросила она, переведя взгляд на Эйлу.

— Ридаг говорит: «Доброе утро, мама», — перевела молодая женщина.

— «Доброе утро, мама»? — Неззи сделала движение, отдаленно напоминавшее точный и обдуманный жест Ридага. — И вот это означает: «Доброе утро, мама»?

— Нет. Садись с нами, и я все покажу тебе. — Эйла сделала правильный знак. — Такой жест означает «Доброе утро», а вот такой, — она слегка изменила движение, — означает «Доброе утро, мама». Он может точно так же обратиться ко мне, подразумевая, что я — взрослая женщина. А ты должна обратиться к нему по-другому, вот так, — Эйла немного изменила движение руки, — и тогда ты скажешь ему: «Доброе утро, малыш!» А вот так, — сказала она, показав очередной вариант, — ты скажешь: «Доброе утро, сынок». Поняла?

Эйла повторила все вариации приветственного жеста, а Неззи, внимательно понаблюдав за ней, сделала еще одну неловкую попытку. Конечно, движения ее рук еще были неуверенными и не очень точными, однако и Эйла, и Ридаг догадались, что она пыталась сделать жест, означавший «Доброе утро, сынок».

Мальчик шагнул к сидевшей на земле матери и порывисто обнял ее за шею. Неззи прижала его к себе и зажмурила глаза, стараясь сдержать подступившие слезы. Эйла с удивлением отметила, что глаза Ридага тоже увлажнились.

Никто из членов Клана Брана, кроме нее, не умел плакать, не мог выразить слезами свои чувства, которые тем не менее были столь же сильными. И ее маленький сын в полной мере унаследовал от нее лишь речевые способности; у Эйлы по-прежнему болезненно сжималось сердце, когда она вспоминала, как он кричал при расставании с ней… Но Дарк не мог облегчить свое горе слезами. И Ридаг, подобно своей родной матери, не мог говорить, однако сейчас мальчика переполняло чувство любви к Неззи, и в его глазах блестели слезы.