И если вы взялись заниматься процессами, заниматься ими как скромный гражданин и исследователь, то вы обязаны быть и на земле (понимая место и дистанцию и не впадая в мальчишество), и в этом процессуальном облаке (рис. 14).

Рис. 14

Тут сразу возникает вопрос: «Вы что, занимаетесь ревизией дистанции?» Ответ очевиден: облако ею занимается, а не человек.

Метеоролог, изучающий облака, — не Господь Саваоф. Но если он не будет изучать облака, они, как минимум, станут источником метеорологической угрозы. А как максимум… Другие ведь не перестанут облака изучать и заниматься метеорологией разного рода. Политической в том числе. И мы, наконец, знаем, что есть и такое понятие — «метеорологическое оружие».

Пушкин не раз высказывался по сходному поводу в своих стихах. И в тех, которые касаются творчества и не связаны напрямую с политикой. Но косвенно — связаны («Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон»). И в тех, которые аллегорически повествуют о подобной коллизии («Волхвы не боятся могучих владык»). И в тех, где все сказано напрямую, без экивоков, хотя крайне деликатно и уважительно («И истину царям с улыбкой говорить»).

Процессы идут, и раскрывать их содержание надо. И с позиций определенного социального знания. И с позиций определенного опыта. Никакого надувания щек тут нет. Есть желание с предельной скромностью, предельным тактом и предельной отстраненностью указать на реальные риски, которые могут превратиться в беду. А беда эта — буду повторять еще и еще раз — коснется не только политического Олимпа, но и большинства наших граждан.

Обсуждая это, я не хочу назидать. Я предлагаю к рассмотрению модели. В данном случае — модели конфликтов. Это моя профессия — конфликтология. И в каком-то смысле это неизымаемая компонента моего жизненного пути.

Состояние элиты — это существенный фактор в устойчивости системы. Система — Россия. Одно состояние элиты — одна системная устойчивость, другое состояние — другая системная устойчивость. И как же этим не заниматься? Мне возразят: «Этика не может быть абсолютно абстрактной. То, что вы заявили, это идеология. А этика — это там, где конкретные люди». Что ж, готов согласиться с подобной позицией, поскольку люди в этике, о которой я говорю, тоже есть.

Интересы человека — сложная штука. Есть интересы человека как такового, а есть интересы этого же человека как члена узкой или широкой группы, члена определенного класса, наконец, гражданина своей страны. Человек защищает свои интересы. Какие интересы он защищает и как?

Человек может быть зашорен, зациклен на очень узком круге собственных интересов. В Верховном Совете РСФСР в 1993 году два влиятельных аппаратчика, приближенных к Хасбулатову, руководившему этим самым Верховным Советом, вели непримиримую аппаратную борьбу. Они тщательно просчитывали свои позиции: кто из них сколько времени провел в кабинете, кого когда попросили подежурить в приемной. Скажете — нормально, война элит. И впрямь нормально, но с одной оговоркой. Это происходило 29 сентября 1993 года, здание Верховного Совета был оцеплено колючей проволокой. В нем уже были отключены вода и электричество.

Другой высокий чин в том же Верховном Совете кричал: «Меня назначил аж Съезд народных депутатов! И теперь меня никто не может снять! Потому что Съезд снова не соберут». Через четыре дня этот человек был в тюремной камере.

Лица, участвующие в игре (а элитный конфликт является частным случаем игры), могут находиться с этой игрой в очень разных отношениях. Участие участию рознь. Лица могут создавать ситуации или реагировать на них. Они могут действовать стратегически или ситуационно. В их поле зрения может находиться вся картина или ее часть. Любому лицу всегда кажется, что оно участвует в игре именно как лицо. А оно может участвовать иначе. Игра может продиктовать лицу свои законы. Навязать лицу игровую роль или маску.

Если бы не это обстоятельство, зачем книги писать? Рефлексиями этими самыми заниматься? В конфликте участвуют серьезные люди. Они все знают до тонкостей. И не за счет рефлексий (участь стороннего наблюдателя), а непосредственно, на собственном опыте (что Гуссерль и называл перцепцией, подчеркивая разницу между нею и рефлексией).

Все так… Однако люди знают себя таковыми, каковы они есть. Игра делает их другими. Они сами могут не узнать себя в игровом зеркале. Но игра идет. И если не царит надо всем, то, по крайней мере, очень сильно трансформирует содержание происходящего. Одно дело, если люди просто дерутся. Другое — если дерущиеся находятся на платформе, которая куда-то медленно едет и на самом деле едет прямиком в пропасть. А дерущиеся так увлечены, что не ощущают этого движения.

Да и вообще, ощутить медленное движение платформы легче со стороны. Является ли указание на факт движения платформы в пропасть нарушением этики или ролевых функций? А если платформа устроена так, что накал конфликта активизирует механизм сползания платформы в пропасть? Вообразите себе дрезину, на которой один дерущийся стоит на одном плече качалки, а другой — на другом. Чем чаще и активнее они толкают друг друга, тем активнее едет дрезина.

А если к дрезине подцеплено нечто под названием страна? Что в этом случае этично, а что нет?

Приведенные соображения не отменяют профессиональную этику. Ограничения на жанр описания элитных конфликтов остаются. Но не надо говорить, что описание неэтично вообще.

Что же касается ограничений, то я давно уже выработал для себя некий моральный кодекс аналитика элиты. Что же это за кодекс?

ПЕРВЫЙ ПРИНЦИП МОРАЛЬНОГО КОДЕКСА, О КОТОРОМ Я ГОВОРЮ, КАСАЕТСЯ КАЛИБРОВКИ ДАННЫХ.

Профессионал всегда калибрует данные во имя успеха исследования. Но профессионал, имеющий дело с людьми, калибрует эти данные еще и потому, что в каком-то смысле калибровка позволяет ему защитить людей, которых он, видите ли, исследует.

Тут — либо-либо. Либо ты аналитик элиты, либо пиарщик. Пиарщик с ходу заявит: «Как известно, такой-то элитарий сожительствует с инопланетянином и ворует для него в ресторанах серебряные ложки». Он при этом не скажет, откуда ему это известно. Он даже не сошлется на какой-нибудь «Компромат. ру», куда перед этим запихнет соответствующую анонимку. Он на то и пиарщик, чтобы продавать идиотам свой тухлый товар как истину в последней инстанции. Потому он избегает классификации данных. Все его данные, даже самые липовые, должны получать статус абсолютной истины без верификации. Иначе как продашь-то?

Кодекс аналитика элиты не просто не позволяет аналитику стать пиарщиком (по крайней мере, на время исследования, а желательно и вообще). Такой кодекс требует от аналитика специальной морально-профессиональной гигиены против пиара. Аналитик элиты не только не имеет права становиться пиарщиком. Он, должен быть антипиарщиком в каждой фразе, каждом фрагменте своего текста.

А что значит быть антипиарщиком? Как не только научно или не только этически, а именно комплексно, на уровне профессиональной этики, осуществлять «антипиарную гигиену»?