Собравшись в кабинете у директора, все молчали - не было слов.

- Да, директор, - сказал наконец хриплым голосом Рябинин. - Ну, ты дал.

Веселуха развел руками: "Ну, дал; какие есть еще мнения?"

- Есть мнение, - подал голос Паша Ненашев из угла. - Только прошу не бить меня больно по голове.

Веселуха дал понять, что не будет.

- Взялся за гуж, - сформулировал Паша. - Надо соответствовать. Ничего сверхъестественного нет: в нашем приборе обнаружились новые свойства... неважно, какие. На них есть... гм... спрос. Значит, будем продавать. Цена на новом рынке определяется как себестоимость плюс ожидаемая прибыль. Вот и все мои предложения; что из этого выйдет, я загадывать не собираюсь. Я человек простой и бесхитростный.

"Империя от моря до моря, - подумал Паша. - Власть над всем, что движется. Собственность на все, что плохо лежит". Подумал и обернулся: Веселуха смотрел на него так, как будто читал его мысли.

- Так, подумалось, - невинно оправдал он себя.

- Подумалось - это хорошо, - сказал Рябинин. - Вот и мне тоже подумалось - и вот что из этого вышло. Нет уж. Лучше разориться, чем торговать такими вещами.

- Нет! - Паша Ненашев встал и замахал пальцами. - Так не бывает! Это совершенно невозможно. Ни один ученый не мог устоять против применения своего изобретения, каким бы страшным оно ни было, и сколько бы денег ни пришлось на это потратить. А наш прибор еще и имеет коммерческий успех! Иметь возможность создать империю - и не сделать решающего шага из соображений морали и нравственности?

"При чем тут мораль, - подумал Веселуха. - Просто чем больше империй, тем больше тюрем; должен же кто-то остановиться; да только мы ведь не сможем, вот беда - тормозов у нас нет, кровь славянская".

Ночью, когда спали и дети, и комары, Веселуха лежал на спине, глядя в серое пространство над собой. Рядом с ним никого не было: мадам Веселуха уже три недели (да будет мне позволено так выразиться) жила в средневековом Лондоне. Веселуха каждый вечер проклинал себя за свирепую жестокость. "Идиот, у нее твой ребенок, - говорил он себе. - Кто ей там будет роды принимать? А вдруг она в Темзу прыгнет?" Он уже несколько раз думал: не вернуть ли ее, но спохватывался.

Мелькали тени; мир вокруг раздался вширь и стал глубок. Невыносимая печаль охватила Яна Владиславовича. По серому потолку прошло пятнышко: на грудь Веселухе уселся Дух Времени, бесплодный и бесплатный.

- Веселуха, - заныл он замогильным голосом, - а Веселуха!

Ян Владиславович не отвечал.

- Ну Веселуха! - вступил Дух Времени опять. - Ну, поддайся мне. Ну, будь ты со-временным человеком.

Веселуха зажмурил глаза.

- Я же искренне! - страшным шепотом взвыл Дух Времени. - Веселуха, ты же, было, шел со мной в ногу! Ты же жил на Лиговском неподалеку от Мальцевского рынка, тебя принимали в пионеры и хотели выгнать из школы за тупость! Вспомни, какие это были дивные дни!..

Веселуха вспомнил, и тоска его усилилась, но глаза он не открыл.

- Вот упрямый, - сплюнул Дух Времени. - Торгуется, как на восточном базаре. И чего я тут мелю? о чем молю? Что муссирую и массирую? Да ты у меня сейчас сам запросишь! Я же могу изобразить!

Ах, любопытство, мать всех пороков! Веселуха приоткрыл глаз, чуть прижал одеяло - и увидел.

Там зрело банановое лето. Там асфальт плавился и трава ядовито зеленела, мутью расплываясь в глазах. Огромный супермаркет со стеклянным куполом, замок мирового торга, восстал посреди поля. Звездные флаги развевались наверху. А внутри цвело изобилие. Полки ломились от товаров. Пахло кондиционером. Продавщицы, толстые "афроамериканки" в розовых фартуках, целовались на глазах у покупателей. Все было напоказ. Реклама свистела у Веселухи в ушах: зубы...пиво...право...кроссовки... Закон разливался под всем этим, как подливка из горячего асфальта. Вдали белели легкие замки банков, на них залегли люди с автоматами. А на небе напряженно сияло солнце.

Ты потребил, тебя ли "потребли" в этой свалке? И не все ли равно, ты ли отымел, или тебя, если кругом общая зараза и бесплодная земля? И куда бежать? Все дороги пройдены, а твоя личная выбрана не тобой. Бог знает, что мы творим. Но и к Богу обращаемся мы, как трехлетние дети: реши за нас, избавь нас от нашей свободы...

- Ты не по карману мне, Веселуха, - Дух Времени с великим удовольствием развел руками. - Что ж, я приду в другой раз...

И Дух Времени бесплотно, бесплодно, бесплатно ушел, что-то бурча под нос. Веселуха недовольно надвинул одеяло на нос и уснул.

Паше Ненашеву в ту ночь тоже не спалось. Маринка рядом свернулась тепленьким клубком и посапывала, а Паше как будто кто в глаза пружинки вставил. - "Ну, кто меня заставлял в десять вечера кофе пить? - спрашивал он себя. - Неначе все от этого". Но на самом деле дело было не в кофе: просто Паша прокручивал про себя, как он будет говорить с директором о новой маркетинговой концепции. Этот разговор почему-то казался ему очень важным; Паша уже начал придумывать седьмой по счету вариант. Выглядел он так.

- Вы, Ян Владиславович, до сих пор думаете, что мы продаем приборы, скажет он.

Веселуха кивнет и удивится: а что, мол, тут не так?

Тогда Паша доверительно к нему пристроится и скажет:

- Н-не так! В этом-то и была ваша ошибка.

(Тонкое место. Кабинет теперь у Веселухи высоко, внизу бетон. Впрочем, окно можно закрыть.)

Допустим, что Веселуха его не выкинет, а просто даст понять, что у директоров ошибок не бывает - кроме тех случаев, когда они отдают денежные потоки в чужие руки. И покажет, что теперь-то шланг в его руках.

- Конечно, - согласится Паша. - Все так.

В тучах красная дуга, Нева катит свои струи в прозрачное море, железобетонный остров несокрушим. Но если мы строим империю, то продавать надо не просто приборы, а образ жизни, да, Ян Владиславович, концепцию, культуру. Философию...

Потом Веселуха спросит, зачем нам концепция, - ведь мы продаем прибор, а не кроссовки и не шоколад.

На это Пашин ответ будет таков:

- Потребителю нашего прибора не нужно ни кроссовок, ни шоколада, и вы сами это прекрасно понимаете.

Услышав, что это понимает не он один, Веселуха возьмет гитару и даст понять, что он собирается перестать валять дурака и начать торговать по-новому.

Так думал Паша, не ворочаясь, чтобы не придавить Марину, и глядя в потолок, по которому расплывались синие и серые пятна.

Глава 8: В доску

Черный напиток пенится белым,

Пахнет газетой, млеком и мелом,

Горькие зерна, сладкие думы,

Полные чашки прозрачного шума,

Шелест обходит, сохнут страницы,