— Отче, ещё древние латынцы говаривали: "торопись медленно". Если будут заранее определены основные продукты, будет проще и быстрее готовить кушанья.

— А что именно тебе велено приготовить? — заинтересованно поинтересовался старый монах.

— Его преосвященство не дал чёткого распоряжения. Сказал лишь, что необходимо одно постное блюдо, а второе — скоромное. Если это не пойдёт в разрез с монастырским правилами, я думал приготовить шпроты с гарниром из тушёной капусты и горохового пюре, а в качестве скоромного — фаршированные яйца.

— А что такое "шпроты"? Чистая ли это пища и дозволена ли она отцами Церкви?

— Шпроты — это рыбное кушанье, отче. Никакой непотебности при готовке не используется: однако ингредиенты не самые дешёвые.

— Хм-м… — отец келарь сразу принял озабоченный вид. — А что именно должно входить в состав твоих "шпротов"? Наставления Святого Бенедикта учат нас жить в скромности и бережливости…

— Видите ли, святой отец, там, откуда я пришёл, все эти продукты всегда в продаже и стоят весьма недорого. Но, путешествуя с Востока на Запад я, с сожалением убедился: то, что на Востоке встречается почти повсеместно и стоит пару хеллеров на ваши деньги, не дороже кружки пива, здесь, в Европе, считается редкостью и ценится высоко.

Вон, брат Теодор говорит, что специи у вас здесь настолько дороги, что используются не чаще двух раз в год. Подозреваю, что с лавровым листом и с растительным маслом — та же история…

— Ну отчего же! Елей, также называемый деревянным маслом, у нас в обители, разумеется, есть: и освящённый и не освящённый. Но о том, что его можно употреблять в пищу в здешних краях и не слыхивали…

— Можно, святой отец, вполне можно. В Италии, где, как известно, находится Вечный Город Рим, хлеб с оливковым маслом — это пища бедняков, и ни один итальянский монах не откажется вкушать эту пищу, дабы не попасть под подозрение в грехе гордыни и недостаточном смирении…

— Ну, коль такое дело… Думаю, масло я найду. Что ещё?

— Рыбу мелкую…

— Мелкой — нет: последнюю в Великий пост подъели. Купишь сам. Если трапеза будет одобрена — возместим.

— Лист лавровый, перец чёрный…

— Перцу — не дам! И не проси. А листов таких у нас не было и нет.

— Ладно. Поищу, чем заменить. Далее: лук, соль, горчица имеются?

— Найдём. Вот только насчёт горчицы… Погоди-ка…

Старик поднялся со стула и довольно резво для своих лет зашагал в дальний угол кельи, где принялся перекладывать небольшой штабель мелких горшочков. Отыскав, наконец, нужный, он выколупнул из него глиняную заглушку, заглянул, и, сокрушённо вздохнув, вернулся вместе с посудинкой на место.

— Ну-ка, взгляни, сын мой: этого хватит?

На дне горшочка сиротливо перекатывались десятка три крохотных желтоватых зёрнышек, совершенно не похожих на привычную в наше время баночную горчицу.

Да… этого точно не хватит…

— Не хватит, святой отче. А на здешнем рынке горчица дорога ли?

— Не ведаю. Давно не покупалась: этих вот запасов братии хватило на четыре года: хвала Всевышнему — никто почти не хворал застыванием…

"Ага, похоже, горчицу здесь используют при лечении. Это уже радует: если верить большинству фильмов про Средневековье, здешние врачи якобы признавали исключительно кровопускание. Как всегда, Голливуд брешет…"

— Ну что ж, попытаюсь сам отыскать на городском рынке. Вот только имеется одно препятствие: местного языка я не знаю, а мой немецкий не каждый торговец поймёт…

— Сын мой, не стоит переживать из-за такой мелочи. Жатец стоит достаточно близко от границы с Судетским герцогством, а в приграничье даже самый тёмный крестьянин способен связать несколько слов на чужом языке. Так что ступай, и не беспокойся…

"И не беспокой меня" — явно читалось на лице отца келаря. Ну что ж, понял, не дурак… Но…

— Простите, отче, у меня последний вопрос: нельзя ли поменять мои никелевые монеты на серебро — мелких денег в кошельке почти не осталось…

— Нет! Кому требуются услуги менял — тот пусть ищет иудеев, а не отвлекает занятых людей.

— Простите, святой отец. Благодарю за помощь! — отвесив вежливый поклон, я попятился к выходу из кельи. Монастырский келарь, облегчённо вздохнул:

— Ступай, сын мой! — и изобразил в воздухе крестообразный знак благословения.

Простившись у монастырской калитки с братом-вратником, я вышел на Соборную площадь. Со вчерашнего дня здесь особых изменений не произошло, если не считать собравшейся неподалёку от помоста для казней кучки горожан, которым что-то зычным голосом зачитывал с листа всадник в нарядном… я бы сказал — в нарядном кунтуше серого цвета, алой шапке и малиновым кушаке. Откровенно говоря — в названиях всех этих жупанов-кафтанов и прочих камзолов я путаюсь, но при виде свисающих рукавов с прорезями, из которых торчали руки чтеца, держащие пергамент, в голове всплыло именно словечко "кунтуш". Грамотея сопровождал стражник, вооружённый копьём и палицей с каменной ударной частью в накинутом на плечи плаще такого же сизого цвета с малиновой оторочкой по вороту. Когда я подошёл поближе, глашатай уже закончил чтение, и страж, приняв из его рук лист, принялся старательно приколачивать его гнутыми гвоздями к столбу, используя в качестве молотка ту самую булаву.

Понять, о чём шла речь в документе, я не сумел: во-первых, успел услышать лишь самый конец "сольного выступления", а во-вторых, беглое чтение на старочешском было мне пока ещё на слух не понятно, хотя отдельные фразы в неспешном разговоре я уже вполне улавливал. Однако в век полного отсутствия бреховизора, радио, и-нета и прессы сидеть без информации тоже чревато неприятностями, а доверять "агентству ОБС — одна баба сказала" — ещё более чревато… Вдруг в этом "указе", или как его там, написано что-то полезное или, наоборот, опасное для такого путешественника во времени, как Максим Белов? Поэтому увидев, что кучка слушателей начала расходиться, я остановил небогато одетого горожанина примерно моего возраста:

— Почтенный! Я иностранец, плохо понимаю ваш язык. Не скажешь ли, о чём говорил тот господин?

— Отчего не сказать? Бирич кричал о том, что вновь начат набор в княжую дружину хлопаков и возчиков со своими конями и повозками. Вот только странно, отчего от возчиков обязательно требуют, чтобы их кони не боялись громкого шуму, грома и молнии, а стояли при этом смирно, не бросаясь убегать… А где это видано? Лошадь — тварь божья и Господнего гнева ужасаться обязана! Каждому хлопаку, что запишется в вояки, обещано по два денария ежемесячно на княжьих харчах и платье со зброей. А возчикам обещано по полтора денария да платье, да харчи ему самому и его лошади. Вот и всё…

— Благодарю, почтенный! Ты мне очень помог…

— Ну, раз помог — давай монету: что я, языком перед каким-то германцем молотить задаром должен?