— Спиноталамические и спиноретикулярные проводящие пути?

— Именно. Вместо источника наслаждения появился источник боли…

Томас молча смотрел на Сэм.

— Затем он дал ей осколок стекла.

Образы Синтии — воспоминания этого утра — промелькнули перед внутренним взором Томаса: он снова увидел ее корчащееся тело, все в крови, услышал умоляющие рыдания всякий раз, когда она вонзала осколок в свое тело.

— И еще они сказали, — продолжала Сэм, — что болевой импульс, порожденный рассечением ткани, вероятно, приостанавливался, не достигая ее мозга, и превращался в сигнал, который прямо стимулировал центры наслаждения. Он перезаписал ее, профессор, как в нелегальных студиях, а затем наблюдал, как, кромсая себя, она прокладывает путь к экстазу.

— Боже мой, — прошептал Томас.

Ее округлившиеся колечком губы… Она кричит, испытывая оргазм за оргазмом.

«Он заставил ее исполосовать себя. Он заставил ее захотеть исполосовать себя».

Сэм быстро заморгала.

— Скоро вы увидите это сами, Том… Бога нет, поверьте мне.

У него скрутило кишки.

«Что, черт возьми, происходит? Проснись… Да проснись же ты!»

— Выходит, цель Кэссиди в этом, да, профессор?

Томас стиснул руки, чтобы они не так тряслись.

«Он перезаписал ее, как в нелегальных студиях…»

Местное отделение ФБР оказалось меньше, чем ожидал Томас, и, кажется, было покинуто всеми, кроме уборщиц.

— Трудно поверить, что у нас тут важная контора, правда? — сказала Саманта, жестом приглашая его в свою кабинку.

Томас улыбнулся, про себя каталогизируя — от чего, признаться, давненько отвык — разные детали, говорящие о хозяине данного рабочего места. Ничто не удивило его, кроме, разве что, булавок с синими головками, наколотых в виде сердечка на столе Сэм. Он кивнул на висящую на гвозде шапочку «Нью-Йорк рейнджерс».

— Вы, оказывается, болельщица?

— Жуткая, — сказала Сэм, усаживаясь в кресло.

Она хрустнула пальцами и принялась стучать по клавиатуре.

— А вы? — спросила она.

— Слишком это нервно.

— Так вы один из этих?

— Из кого?

Сэм пролистнула несколько ярких «окон» на плоском экране своего монитора.

— Один из тех, для кого важнее всего результат.

— Думаю, я…

— Вот, — прервала его Сэм. — Мозг Нейла Кэссиди.

Экран запестрел поперечными разрезами нервных клеток, подкрашенными люминесцентными красками и по форме напоминавшими каштаны. На какой-то миг показалось невозможным, что эти картинки тем или иным образом связаны с его лучшим другом, не говоря уже о том, что Томасу пришлось увидеть сегодня утром на видео. Они казались слишком абстрактными, слишком специфическими для того, чтобы служить движущей силой сегодняшних событий.

Однако же служили.

— Согласно приложенному заключению, — сказала Сэм, — нет никаких оснований полагать, что у Кэссиди отсутствуют цепочки стыда и вины. Определенно перед нами не махровый психопат.

Но Томас и без нее это знал. Поведение Нейла не обнаруживало склонности к явной психопатии или, говоря более обобщенно, к личностному психическому расстройству антисоциального характера. Они с Нейлом были близки достаточно давно, и, как бы умело психопат ни скрывал ущербность своего сознания, это длилось бы недолго; рано или поздно психопаты всегда проявляют свойственную им бессердечность.

— Жутковато, но красиво, — добавила Сэм. — Хотите, я сделаю вам распечатку?

— Пожалуйста, — сказал Томас.

Он еле шевелил языком. Одно дело было встретиться с агентами ФБР и совсем другое — приехать сюда, пройти по всем этим коридорам. Он напомнил себе, с каким именно учреждением связался, со всеми вытекающими отсюда опасностями и западнями. В общем и целом вы могли зависеть от людей и ждать от них рационального подхода. Но от учреждения… Особенно такого ужасного, как ФБР. Не важно, насколько разумные решения принимаются на том или ином скрещении ходов лабиринта, плачевный факт остается фактом: вы попросту не можете верить в то, что в конце концов они приведут к чему-нибудь разумному.

— Как вы это достали? — спросил Томас, когда первые листы стали падать ему в руки из лазерного принтера.

— Из АНБ.

К разговору о чудовищных учреждениях.

— А они откуда?

— Сегодня довольно многие подвергаются такому сканированию. — Сэм искоса улыбнулась ему такой особой, но милой улыбкой. — Хотите увидеть ваш снимок?

— Шутите?

— Отнюдь. Можете убедиться.

Она проскочила еще несколько «окон», ввела код, затем просмотрела список, похоже, состоявший из дат и временных засечек. На экран выскочило, как чертик из табакерки, изображение другого мозга, на сей раз трехмерное, расцвеченное меняющимися красками наподобие контуров синоптической карты.

— Когда я ввела вас в компьютер, моментальный снимок вашей черепушки был сделан автоматически.

Томас выругался себе под нос.

— Но это же абсолютно бессмысленно без анализа, — сказал он. — Что это вам дает?

— Анализ прилагается, — ответила Сэм со страдальческой улыбкой. — Это все как бы в одном пакете. Вот, посмотрите…

В левом нижнем углу открылось небольшое окошко с текстом. Томас нервно сглотнул.

— Итак, посмотрим, — сказала Сэм. — «Субъект возбужден: в основном состояние страха и беспокойства, несколько агрессивен, абсолютно никаких намерений совершить убийство». Прямо камень с души!.. «У субъекта также отмечаются признаки тоски и дезориентации, а также — о, вот это интересно — сильно развитая склонность к обману».

Сэм откинулась на спинку кресла и посмотрела на Томаса.

— Вы что-то скрываете от меня, профессор?

«Скажи ей!»

— Только не сознательно, нет, — рассмеялся Томас.

— Вот в чем главная закавыка в нашем деле, — улыбнулась Сэм. — Одни намеки и предположения. Хотя я слышала, что компьютерная техника совершенствуется с каждым годом.

— Несомненно, — мрачно изрек Томас — В моей профессии все занимаются исключительно составлением контекстуальных графиков — этим да еще параллельным поведенческим тестированием. Конечно, тут-то и зарыта собака…

— Контекстуальных графиков?

— Да, они сопоставляют различные поведенческие манеры людей, эмоции, умственную деятельность и так далее с их изображениями. В обиходных понятиях нашего реального мира графики, по сути, и есть соотнесенность этих цветовых пятен.

— Чтение мыслей, — сказала Сэм.