Справа как раз сидел веселый паренек. Из одежды удалось рассмотреть только безразмерный свитер, но отчего-то именно при взгляде на него у меня возникло странное ощущение — знаком мне этот предмет верхней одежды. Видя мое смятение, Петруха испустил тяжкий вздох и, как бы про себя, заметил: «Голова все-таки — самый главный орган человека», — после чего намекнул:

— Труп в женском туалете…

Тут озарение не замедлило явиться. Обидно, что явилось оно после откровенной подсказки коллеги. Надо будет с ним, как и с совестью, на досуге разобраться… С озарением, я имею в виду.

Бесформенный безразмерный свитер Студента (так я нарекла веселого парня с фотографии) казался удивительно знакомым потому, что именно в него был облачен труп, обнаруженный мною в туалете ночного клуба. Только на тот момент на свитере имелось множество дырочек — последствия соприкосновения с кислотой.

— Это что же получается? — рассеянно молвила я. — Это телефон трупа попал ко мне? Но… Как? Зачем? Петя…

— Вот! — ординарец с умным видом поднял указательный палец. — Следи за полетом мысли.

— Ага…

— Супостаты начали на тебя покушаться после того, как у тебя появился телефон убитого парня. Мы ведь уже не сомневаемся, что трубка принадлежала именно ему? — Лично я ни в чем не была уверена, поскольку уже не ожидала от жизни ничего хорошего, но, полагаясь на опытного ординарца, согласно кивнула. Петьку мой ответ удовлетворил. Он, в свою очередь, кивнул и продолжил: — А в трубке мы нашли…

Петруха выжидательно на меня посмотрел.

— Фотографии! — пискнула я.

— Да нет! В телефоне мы нашли устройство слежения! Значит, за парнем следили!

— Естественно, раз за парнем шла какая-то охота.

— Именно! — радостно рявкнул Петр, чем здорово меня напугал. — Охота! А теперь охота ведется на тебя, Никулишна. Андестенд?! — в волнении Петька перешел на иноземный язык, который я тоже в волнении поняла:

— Андестенд, Петенька, еще как андестенд! Только не очень…

Ординарец так энергично забегал по комнате, что у меня закружилась голова, и я в изнеможении прикрыла глаза.

— Господи, ну почему у женщин логика в зачаточном состоянии! — простонал Петька.

— У меня голова стукнутая, — напомнила я, обидевшись за всех женщин.

— Ладно, объясняю на пальцах: сперва телефон был у Студента. За ним охотились, преуспели, а телефон подбросили тебе. Вместе с ним тебе по наследству досталась и охота. Теперь ясно?

После недолгих размышлений правота Петрухи стала очевидной. Смущало только одно незначительное обстоятельство.

— Допустим, ты прав и объектом охоты теперь стала я, но ведь, когда я лежала в больнице, телефона у меня не было, он был у тебя. Почему же охоту продолжили на меня?

Петька замер и напрягся в попытке найти ответ. Усиленная работа мысли явственно отражалась на его лице. Так прошло минуты три, после чего Петруха с глубоким вздохом вынужден был признать:

— Сие тайна великая есть. Ничего конкретного сказать пока не могу.

Я опечалилась, а ординарец неожиданно предложил:

— Вась, давай что-нибудь съедим? На голодный желудок плоховато соображается.

Мне не особенно хотелось есть, больше мучила жажда, но я кивнула, и мы пошли в кухню.

Пока приятель ел, я предавалась размышлениям. Касались они моего ближайшего будущего, в котором ничего светлого не ожидалось, и мысли мои носили безрадостный характер. Я томилась, вздыхала и бросала на Петьку жалобные взгляды. В конце концов он не выдержал:

— Ну что ты все дышишь, Никулишна?! Аж кусок в горло не лезет!

— Как же мне не дышать, Петенька? Когда такие дела творятся! Думаешь, приятно ощущать себя жертвой? А мы, вместо того чтобы что-то предпринимать для моего спасения, сидим в четырех стенах и дожидаемся, когда охотник закончит свое грязное дело.

— Так надо. Так велел Зотов, — посуровел Петруха, мигом сообразив, что на этот счет у меня имеются особые соображения. Находясь под их влиянием, я немедленно взорвалась:

— Что — Зотов?! Кто такой Зотов? Не знаю я никакого Зотова! И вообще, тебе, Петя, скажу как родному: твой Зотов — осел!

— Но-но, — предостерегающе нахмурился приятель. — Колька — профессионал.

— Да ладно тебе! Профессионал! Что же твой профессионал телефончик не изъял? Он должен был в первую очередь это сделать, раз телефон принадлежал убитому.

— Он хотел, только я ему не дал. Убедил, что в интересах следствия телефон должен оставаться у нас. Василь Иваныч, я слишком хорошо тебя знаю, — вдруг признался Петруха. — Не обижай Зотова, не надо! Лучше прямо скажи, что ты задумала?

Вскоре мы с Петькой, нервно озираясь, двигались в сторону городской поликлиники. То есть озиралась я: мне всюду мерещились злые охотники, а Петруха всю дорогу читал мне мораль и ворчал в том духе, что распоследний он лопух, раз позволил себя уговорить нарушить предписание Зотова.

Не могу сказать, что это было легко — Петр никак не мог взять в толк, зачем нам нужно немедленно поговорить с регистраторшей.

— Как ты не понимаешь, — кипятилась я, досадуя на его бестолковость. — Во-первых, мы уже хотели допросить регистраторшу, но помешал несчастный случай. Тогда мы еще не знали, что в телефоне есть фотографии. Теперь мы можем их предъявить дамочке — вдруг она кого-нибудь узнает?

Самой себе я казалась убедительной, да и Петька вроде бы соглашался, но для порядка продолжал жаловаться на меня, а заодно и на всех женщин, которые вертят мужиками, как хотят.

На наше счастье, в регистратуре сегодня трудилась та же тетка, что и в предыдущий мой визит в поликлинику. Марь Ванна, кажется. Дождавшись, пока очередь к окошку более или менее рассосется, Петруха, напустив на себя важный вид, развернул перед суровой регистраторшей удостоверение внештатного сотрудника милиции. Только на тетку «корочка» впечатления не произвела. Она скрестила руки на груди и равнодушно поинтересовалась:

— Ну и что?

— Вы Мария Ивановна, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Петька.

— Нет, я Анна Семеновна, — спокойно отозвалась тетка, а я от неожиданности изумленно разинула рот. Петруха с кривой ухмылкой взирал на меня с высоты своего роста, как утомленный жизнью аксакал взирает на безусого юнца.

— То есть как это — Анна Семеновна? — заволновалась я. — Почему же в прошлый раз вы были Марь Ванной?

— Девушка, я уже пятьдесят восемь лет Анна Семеновна, никакой Марь Ванной не была, а вас вообще первый раз вижу, — с этими словами регистраторша повернулась к нам спиной, дав понять, что аудиенция окончена и нечего здесь торчать.

В крайне подавленном состоянии я поплелась к выходу, стараясь не встречаться взглядом с ординарцем. На его лице застыла саркастическая ухмылка, но было заметно, что и он обескуражен подобным поворотом событий. Остановившись на крыльце, я стрельнула у Петьки сигарету, глубоко затянулась и с отчаянием воскликнула: